Но бог, если он действительно есть на небесах, меня миловал. Я не хотел идти по пути беззакония, хотя понимал, что многие законы несправедливы.
Возможно, за год, проведенный вне родительского дома, я повзрослел и остепенился и постепенно стал превращаться в такого же конформиста, какими давно уже были мои родители. Осознание того, что я становлюсь таким же, как они, выводило меня из себя. Я ненавидел себя, но понимал, что бунтарство против основ – это удел юных, а взрослый человек должен приспосабливаться к жизненным обстоятельствам.
Мне было всего шестнадцать, но я уже отказывался бунтовать.
Неужели я так рано повзрослел?
Я решил стать военным.
И не только потому, что у тех парней, кто служил в армии, была очень красивая форма и девушки не сводили восторженных глаз с тех, кто в эту форму был облачен.
На меня тоже обращали внимание девушки, и я очень редко ночевал в одиночестве.
Но главная причина одеть военную форму была прежде всего в том, что за службу в армии платили. Деньги были не очень большими, однако их хватало на безбедное существование. Плюс ко всему полное обеспечение пайком.
А если тебе удавалось стать офицером, то можно было навсегда забыть про нищету.
Однако на армейскую службу можно было поступить только в двадцать лет, мне же было только шестнадцать. Но мне не хотелось ждать так долго, тем более ростом и физической силой природа меня не обделила, и я направился в воинскую часть, расквартированную в Баньесе.
Я думал, что меня возьмут сразу, как только увидят, однако меня ждало жуткое разочарование – наверное, самое сильное в моей жизни.
Щуплый солдатик, который стоял у ворот воинской части – ему было не больше тридцати, – даже не стал вызывать дежурного офицера. Смерив меня презрительным взглядом, он поправил винтовку на плече и процедил сквозь желтые прокуренные зубы: «Подрасти немного, muchacho!»
Его, солдата кубинской армии, ничуть не смущало, что «мальчик» был выше на целую голову, да и габаритами покрупнее.
Я понял, что моей мечте не суждено осуществиться, а это значит, что жизнь моя потеряла всякий смысл.
Я вернулся домой, ничего не сказав родителям о своей неудаче – да они наверняка не поняли бы, отчего я страдаю, – хотя, когда им было чуть больше, чем сейчас мне, они уже вступили в ряды повстанческой армии и сражались за свободу.
Я осознал, что родился слишком поздно, лучшие времена остались в прошлом, а впереди меня не ждет ничего хорошего, жизнь пройдет в борьбе за кусок хлеба и мне не удастся совершить ничего значительного. Я не стану героем и не прославлю свое имя – эта мысль угнетала меня, мне хотелось дойти до ближайшего бара, купить бутылку дешевого виски, вернуться в свою конуру, которая до сих пор числилась за мной, снять какую-нибудь безбашенную девицу – и вместе с ней залить мозги алкоголем, чтобы не думать больше ни о чем и не жалеть себя.
К счастью, мне удалось удержать себя от падения в пропасть беспробудного пьянства, а ласки умелые шлюх все равно не смогли бы мне помочь освободить голову от гнетущих мыслей.
Почти три месяца я прожил в родительском доме, выбираясь из него только на работу. С родителями я почти не общался – я не хотел с ними делиться своими проблемами, а они тоже не лезли ко мне с разговорами и нравоучениями. Лучше всего я чувствовал себя в поезде, когда под стук колес мечтал о будущем, которое для меня никогда не наступит. Мечты помогали не свалиться в омут депрессии.
Однако спустя некоторое время я понял, что работа мне осточертела, потому что я могу так прокататься кондуктором всю свою жизнь, и так и состарюсь на железной дороге. Я понял, что если я вот прямо сейчас не изменю свою жизнь, то мне останется только одно – броситься под паровоз.
Второго апреля я решил, что завтра отправлюсь в Гавану и там буду искать счастья.
Однако назавтра уехать не удалось – заболел отец. Мне пришлось задержаться, хотя мои мысли были чернее тучи: я проклинал своего отца, у которого так некстати начали отниматься ноги. Я ненавидел себя за то, что я так думаю о человеке, благодаря которому я появился на свет, но эти мысли были сильнее меня, они впились мне в мозг раскаленными иглами, и не было возможности избавить от них измученную душу.
Пятого апреля отцу стало легче, он начал подниматься с постели, а на следующий день даже попробовал выйти из дома. И мне пришлось тащить его обратно до кровати – настолько он ослаб.
А 7 апреля Куба объявила войну Германии.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу