Владимир Венгловский - Улитка на ладони

– Успокойся!

Анрика хлопнула корову по макушке раскрытой ладонью. Фиалка обиженно захныкала.

– Быстрее, – сказал я. – Переждем ураган внутри. Другого выхода нет.

Я почувствовал корабль, когда мысленно путешествовал по пустыне. Укрыться в нем казалось хорошей идеей. Сейчас, глядя на ветхие доски, эта мысль уже не выглядела удачной. Старая древесина кое-где проросла колючками. В борту над самым песком зияла пробоина.

– Это сделал кит, да? – спросила Анрика.

Я заглянул внутрь. В темной глубине ползали несколько светящихся жуков, и ворчливо жаловался ветер. Из-за колючек забираться пришлось с осторожностью. Как я ни старался, но одна из них скользнула по лицу, едва не задев глаз, и на щеке осталась глубокая царапина.

– Ч-черт! – выругался я.

В темноте кто-то зашевелился. Анрика вскрикнула. Я выхватил самострел и направил в сторону фигуры, выглядывающей из-за кучи мешков.

– Не надо в меня стрелять, – мысленно сказал незнакомец. – Я безоружен. И весьма мирен.

Он нагнулся, поднял сплетенный из тонких веток фонарь, в котором копошились светящиеся жуки. Тусклый свет осветил его лицо, выхватив из темноты выпученные глаза и смеющийся широкий рот.

– Зеленокожий? – удивился я.

– К вашим услугам, – кивнул он, продемонстрировав пластины хитинового панциря на голове.

Со щелчком сложился и разложился гребень с острыми колючками. Я внимательно вгляделся в зеленое лицо. Через левый глаз жителя пустыни пробегал шрам и опускался на губу, отчего казалось, что зеленокожий все время насмешливо прищуривается. Одет он был в куртку из кожи огненной ящерицы. На его плече висела потертая сумка.

У зеленокожих нет собственных имен. Как их только не называют: пересмешниками, теми, кто забирается в головы, гоблинами. Некоторые даже считают, что зеленокожие неразумны, просто их мастерство подражания трудно отличить от поведения человека. Но я знаю, что это ложь. Они такие же, как мы, просто людям трудно это признать.

– Обычно я зарываюсь перед бурей, – вздохнул зеленокожий. – Но сейчас это бес-по-лезно. Чувствуете, какие волны надвигаются? Хр-р-ра! Выкопает. И закопает вновь, но уже мертвого. Поэтому я спрятался здесь.

– Думаешь, обшивка выдержит? – спросил я, глядя, как Анрика привязывает Фиалку к основанию мачты.

Порыв ветра занес в корабль пригоршню песка. Зеленокожий подошел к пробоине, открыл клетку-фонарь и вытрусил жуков наружу.

– У нас есть Последняя Песня, – сказал он, вернувшись на место. – Ее надо петь перед смертью, когда не успеваешь завершить паломничество.

Зеленокожий сел на корточки и затянул песню, не мысленно, а в голос. Она была похожа на шуршание песка и завывание ветра.

– О-у-у-о-а-а-а! – пел он, раскачиваясь. – Ш-ш-ш-ш.

– Помоги заделать дыру, – обратился я к Анрике.

Мы принялись таскать тяжелые, наполненные песком мешки к пробоине, волоча их вдвоем по полу. Видимо, мешки использовали в качестве балласта, чтобы придать кораблю нужную устойчивость.

– Ш-т-ш-т-о-о-у-а-а-а! – завывал зеленокожий.

Его глаза подернулись пленкой.

– Пожалуйста, пусть он замолчит, – сказала Анрика.

Я стукнул зеленокожего по спине. Он посмотрел на меня мутными глазами, отполз к носу корабля и там продолжил свое заунывное пение. Фиалка принялась грызть веревку.

– Глупая, – сказала ей Анрика. – Снаружи ты не выживешь.

Я дотащил последний мешок и взвалил на образовавшуюся кучу, перекрывая единственный лучик света. Мы оказались в кромешной темноте. Даже светящиеся жуки куда-то попрятались. Анрика прикоснулась к моей руке и прошептала:

– Я хочу жить.

– Мы выживем, – сказал я. – Надо только крепче привязаться к мачте. У меня есть веревка.

Я достал из сумки бечеву, помог закрепиться Анрике и привязал самого себя.

– Иди сюда, – бросил я зеленокожему.

Тот не ответил. Оставалось только ждать. Я прижал ладони к холодному дереву. Корабль скрипел под порывами налетающего ветра. Снаружи стучал песок. Зеленокожий, не замолкая, пел Последнюю Песню. Его голос то набирал силу, превращаясь в вой, то затихал, становясь жалобным бормотанием, переходящим в плач младенца. Вторя жителю пустыни, хныкала Фиалка.

Я почувствовал корабль. Растворился в скрытом неистовстве и жажде свободы. Корабль, который всю свою жизнь мчался в песках, теперь стал пленником пустыни. Он ждал ураган, как свободы, как избавления, как память о последнем походе, когда он шел наперегонки с китом. Сквозь рокот оставшейся в прошлом бури я услышал чужие голоса.