Елена Асеева - К вечности

Легкие удары бубна, точно биение сердца Всевышнего, вызванные Калики-Шатиной и Калики-Пураной (младшими сестрами Кали-Даруги, прибывшими ей в помощь) своим однообразным мотивом сообщили мне, что я могу спокойно покинуть плоть, впрочем, ни в коем случае не разрывая с ней связи. Посему я немедля обернулся в искру, и, следуя вдоль одного из кровеносных сосудов, направил свой полет к грудины мальчика, або там для меня оставили проход перста бесицы-трясавицы. Обаче, я по мере полета оставлял, словно разматываясь, тонкую голубоватую нить, связывающую меня и мозг. Поелику в свой черед (або когда-то сглотнул искру даровавшую ход сему мозгу) днесь вся чувственность, эмоции вже не формировали округ искры систему, а напрямую впитывались в меня. Обок самого разреза грудины я сдержал полет, и мгновенно преобразившись, в накрученный ком, будто водяной пузырь, выплеснулся из щели наружу. И все также степенно принялся раскручиваться в обе стороны, как и учила меня до проведения обряда Кали-Даруга, с тем зависнув в непосредственной близи от плоти, не касаясь собственным естеством кожи мальчика.

Мой Отец глянул на меня с такой теплотой, а после, склонившись, ласково прикоснулся устами к выемкам глаз, одновременно пройдясь дланью по световому, однако осязаемому телу, чуть слышно шепнув:

— Крушец, мой бесценный, дорогой малецык… Я тут подле… подле тебя… Мой… Мой Крушец. Мой милый. Моя драгость.

Мне, кажется, я сотрясся от близости Творца. От любви, что переполняла меня к нему, и также негромко отозвался, и голос ноне звучал несколько свистяще:

— Отец.

Это были прекрасные мгновения нашей близости… Близости, оную я уже давно перестал ощущать, обаче все еще хоронил в собственном сияющем естестве.

Потому я наверно горячился, в словах, речи, а Перший успокаивая, явственно волновался так, точно приметил во мне, что-то не стандартное. Впрочем, коль толковать искренне, я сам весь был не стандартный, уникальный. Или, как почасту говорил Яробор Живко, ущербный. Ведь ущербность, порой бывает признаком иного развития… нового движения… хода… пути… а инолды и самого явления!

Словом, я ощутил в речи Отца какую-то тревогу, аль даже страх. Потому поторопился сказать ему, что замыслы мои в отношении его печищи не изменились, и я жажду стать лишь Димургом.

Просто я предположил, что тревога Першего связана с моим выбором или его выбором…

— Я так рад, так рад, что, несмотря на пережитое, ты не изменил своего решения и все еще жаждешь быть рядом со мной… — дрогнувшим голосом молвил Перший, и черты его лица также как и золотое сияние наполняющее темную кожу зримо задрожали. — И я тоже того хочу… жажду… лишь о том и думаю… Думаю о том моменте, когда завершится наша разлука, и мы будем вместе, и сумеем обо всем потолковать… обо всем… Но нынче… нынче очень многое зависит от тебя… Потому я прошу тебя выслушать меня внимательно.

Многое.

Отец просил, обобщенно не о многом… о малом.

Он так волновался, что я не стал пререкаться и согласился.

Я согласился не теребить Яробора Живко в этой жизни и выбрать своей следующей плотью более здоровую и крепкую. Я также должен был не тянуть с вселением в плоть, не изводить ее при жизни, и дать право самой определиться в жизненных ориентирах.

«Тогда ты должен выступать уже сам как Бог. Предоставь ей спокойно выбрать свой путь, найти духовное начало и смысл жизни,»- напоследок сказал Отец и сызнова прикоснулся губами к моим глазам.

И, конечно, я не мог не отозваться согласием…

Уж слишком сильно я его любил. Слишком был зависим оттого, который когда-то пожертвовал кусочек, отломышек, клетку от себя темной, чуждой материи… То, что никогда не делали Боги, аль Родитель зачастую создавая только копию, оттиск, клона.

После…после обряда и общения с Отцом…

Вже многажды позже я спросил у Кали-Даруги:

— Почему Отец так волновался? Со мной все в порядке? Или сие не связано со мной?

— Господь Перший вас слишком любит мой дражайший мальчик, — уклончиво ответила Кали и я узрел как едва зримо дрогнула кожа на ее губах, очевидно, не в состоянии мне лгать. — Но его волнение связано не с вами, а с вашими братьями, оные расстроили Родителя тем, что не докладывали о ваших желаниях.

Я видел… слышал… ощущал, что Кали-Даруга меня обманывает!

Я чувствовал тягость и в самом Отце после проведенного обряда!

Но так как они не пояснили причину того напряжения, смирился и сам, обаче, предположив, что во мне выявлены какие-то аномалии. Надеюсь хоть не уродство, не ущербность.