Владимир Савченко - Избранные произведения. Том 1. Должность во вселенной. Пятое измерение. Час таланта

— Тебе бы!.. — укоризненно роняет Сашка. — Значит, все-таки отчуждаешься?

— А ты не подслушивай.

И снова звучит оттененный скрипками арфовый перезвон — в верхних, еще более высоких нотах гаммы. Изменился мир — или изменились мы? Я вижу внизу светлые, будто раскаленные контуры двух материков среди темноты океана; слева — знакомый, Австралия (он тускнеет вдаль, к югу), внизу и чуть вправо… ага, это и есть Меланезия, неправильный шестиугольник в приэкваториальных широтах. Он светится сильнее, особенно горные хребты, правильностью своей напоминающие крепостные стены… Это мы теперь видим инфракрасное излучение! Для проверки гляжу на Люсю, на Стрижа: светящиеся силуэты на фоне космоса и звезд.

— Это угадал. — Не то слышу, не то просто понимаю я мысль Сашки. — Ну-ка дальше?..

Испытывают мое воображение на готовность принять и понять новое, небывалое, вон что. Угадайка, угадайка — интересная игра!..

Долгий перезвон жетонов. Капсула (она изменилась, нет больше пульта и проводящих колец) замедляет полет и устремляется вниз. К жерлу приемной спирали. Нет вблизи такого жерла — оно бы сплошь обрисовалось сигнальными огнями, я знаю. Падаем? Похоже. Спутники безмолвствуют. Восточный берег Меланезии стремительно разрастается, свечение его становится сложным, пестрым, подробным. Спокойно, Боб, спокойно, Кузя. Если это авария, стенки капсулы уже раскалились бы от трения об атмосферу. Значит?.. Ух, черт, сейчас врежемся! Нет… вошли в материк, в монолит планеты, как — даже не подберу сравнения… ну, вот будто мчишь сквозь сильный дождь с порывами ветра: приятного мало, но не смертельно. (А ведь приготовился.) Теперь даже и приятно стало (под дождем тоже так бывает), ибо — понял! В сущности, идет то же самое проникновение сквозь стену, которая в одних вариантах есть, а в других разобрана: возникновение и существование нашей планеты закономерно, но нахождение именно в этой части орбиты — случайность. Все точки орбиты для нее равновероятны. Капсула с нами сейчас движется надвариантно — а впечатление хлещущего в лицо дождя и есть мера вероятности существования Земли именно здесь-сейчас.

«Может, а!» — Мысль Стрижа адресована Люсе.

«Я и не сомневалась».

«Нет, а что же!..»— Это я сам.

Капсула вышла на поверхность и — исчезла под новый перезвон. Была ли она? Мы стоим на травянистом бугре, овеваемые теплым ветром. Впереди, за дальними холмами, заходит солнце. Вся местность здесь волнистая, с буераками и рощами, чем-то знакомая. Слева, на самой макушке бугра, не то мерцающая, не то пляшущая вышка из голубого металла. Да, именно пляшущая: она то складывается так, что площадка на острие оказывается на уровне травы, то, телескопически выдвигаясь, втыкается в небо с редкими плоскими облаками. И вышка, и облака эти с четкими, огненно подмалеванными низким солнцем краями… ба, вот мы где: на Соловецкой горке! Только теперь сюда не ведут асфальтовые аллеи, нет здания, да и вышка совсем не та. И главное — вокруг нет города.

Мы идем к вышке, лишь слегка приминая траву. Мы нагие — и это не конфузно; у мужчины с четким лицом и широко поставленными синими глазами только жетон-параллелограмм на левом запястье; у женщины такой же скрепляет уложенные в кольцо волосы.

Вышка опустила площадку к нашим ногам. Становимся на нее лицами к внешнему краю и к солнцу — мужчина и женщина по обе стороны от меня — беремся за руки. Площадка с нарастающим ускорением уносит нас в синеву. «Как же без биокрыльев?» — мелькает у меня опасливая мысль, но я тотчас прогоняю ее. Да, именно так, без биокрыльев, одной силой понимания — только и можно достичь места, куда мы стремимся. Под звон жётонов.

На предельной высоте площадка остановилась, оторвалась от наших ног — а мы полетели дальше. Сначала вверх, затем с переходом в параболу.

Двое поддерживали меня справа и слева. «Отпустите, я могу сам», — помыслил я. И они отпустили.

…Земля, деревья, вышка, чуть приметная тропинка в траве приближались — и вдруг перестали. Инерция, которая несла меня, вдруг сделалась моей. Управляемой устойчивостью полета. Я начал набирать высоту.

Не так и много понадобилось прибавить к учебниковым знаниям о тяготении, инерции, законах Ньютона, Галилея, Эйнштейна, его принципа эквивалентности (правда, с поправкой, что почти равны поля тяготения и инерции — почти!) — лишь чувственное, переполняющее сейчас мою душу блаженством откровение: Земля — живая. Живое существо. Тяготение — это ее отношение ко всему сущему на ней и поблизости. Отношение ясное и всеохватывающее, немного женское, немного материнское: ты — мой, ты — мое. Даже если что-то летит стремительно в далеком просторе — и то надо попытаться закружить вокруг себя на орбите или хоть искривить траекторию. И если понять такое отношение к себе — не в формулах для статьи, не в числах, а почувствовать телом, то оно становится и твоим.