Владимир Васильев - Гостиница

Мэр не без удовольствия оглядел свое отражение в большом зеркале, стоявшем в углу большого кабинета и служившем ему для контроля за выражением лиц половины сидящих к нему в профиль или отвернувшихся участников заседаний. Чтобы следить за мимикой остальных, приходилось в нужные моменты вставать из-за стола и демократически прохаживаться по кабинету. Правда, до этого доходило редко - большей частью лица были с готовностью обращены к нему.

В меру высокий, в меру упитанный (можно было бы сказать - лучший в мире, если бы это определение не относилось к другому литературному герою), с хорошей спортивной фигурой и простоватым добродушным лицом, в котором, впрочем, без труда ощущались ум и воля, одетый не шикарно, но добротно, в строгом стиле, мужчина далеко не юных, но и не преклонных лет, с благородной проседью в густых волосах вполне располагал к себе, был способен вызвать симпатию и в старом, и в молодом, и в мужчине, и в женщине, и в интеллектуале, и в работяге. Может быть, даже и в люмпене, но вряд ли, потому что люмпенов он сам терпеть не мог. Возможно, это была его ахиллесова пята, и кто-нибудь из политических соперников подсунет ему отравленную колючку под эту пяту, но без врага в политике нельзя. А враг демократического политика должен быть врагом большинства. Слава Богу, в его благословенном Городе люмпены составляют меньшинство. Но тревожная тенденция люмпенизации горожан, к сожалению, наблюдается. И в этом Мэр винил, прежде всего, себя, ибо власть на то и существует, чтобы сглаживать социальные контрасты, не доводя их до катастрофического антагонизма. Однако власть, которая пытается делать это насильно, занимается самоубийством. Посему надо добиться, чтобы это происходило естественно... Утопия?.. Пожалуй... Добровольно может отдать свое только очень сытый. А таких, к сожалению, много не бывает. И не может быть, потому что ограничены ресурсы экологической ниши... И более сыт тот, у кого сильнее развиты хватательные способности. И когда оные ухватывают столько, что не в силах проглотить, приходит власть и ненавязчиво помогает сделать кус удобоглотаемым - в идеале... Но что делать, когда все голодные или полуголодные?!.. Разумеется, понятие "голод" относится не только к желудочно-кишечному тракту...

"Вот где проблема!" - подвел черту Мэр, все еще разглядывая здание Гостиницы. Это стало почти ритуальным его утренним занятием - смотреть на Гостиницу и предаваться философским размышлениям. Видимо, откровенная устремленность оного архитектурного дива в выси небесные стимулировала полет мысли. Если б она еще подсказала, как примирить сытого и голодного!.. Вдруг, вроде бы ни с того, ни с сего, Мэру вспомнились строки Маяковского, талантливо спертые им у Уолта Уитмена: "Гвоздь у меня в сапоге кошмарнее, чем фантазия у Гете...".

"Точно!.. - озарило Мэра. - Никакой это не сталагмит, а гвоздь под пяткой неба... То-то молнии посверкивают над острием... Не нравится, чать?.. Или, скорее, винт - видно что-то вроде резьбы на боковой поверхности... Террасы или балконы?.. Однако, если гора не идет к Магомету..."

Мэр нажал на кнопку вызова и секретарь-референт - украшение приемной, получившее звание "мисс Города" этого года, - не замедлила явиться пред мудрые очи шефа. Мэр тут же ощутил непреоборимый инстинктивный импульс мысленно раздеть "мисс". Это происходило помимо его воли всякий раз, когда сие творение Божье переступало порог его кабинета. Не помогали никакие зароки, которыми он охлаждал свой пыл.

"Просто, воздух существует, чтобы им дышать, вода - чтобы утолять жажду, Женщина - чтобы возбуждать желание, - философски оправдывал себя Мэр, - ненормально, когда она его не возбуждает... Я же не кидаюсь на нее каждый раз, когда вижу... И, вообще, не кидаюсь. А эмоции на то и существуют, чтобы укреплять волю...".

И с тем он успокоился, продолжая мысленно раздевать ее, в чем, надо сказать, достиг особого искусства и утонченности, но более уж не испытывал угрызений совести. Он чувствовал, что для нее не остались тайной его "занятия", но протеста не ощутил. Даже напротив... Каждый получал доступное удовольствие. Это бодрило.

Мэр был еще не стар... Но власть... Власть - она сама по себе сласть. Негоже ее между ног класть... Даже столь обольстительных...

- Итак, услада очей человеческих, - с легкой, почти отеческой улыбкой начал Мэр ежеутренний ритуал, - что ждет меня в сей благословенный рабочий день? - Он не забыл мысленно расстегнуть верхнюю пуговку на ее белоснежной застегнутой наглухо блузке. И это не ускользнуло от внимания секретаря-референта.