Константин Соловьёв - ГНИЛЬ

— Как школа? — спросил он, попытавшись издать беззаботный отрывистый смешок и с ужасом услышав вырвавшийся из его губ безобразный полурык-полускрежет, столь же отвратительный и фальшивый.

— Школа? — Бесс сделала вид, что действительно внимательно смотрела теле, и даже пару секунд похлопала ресницами, как бы возвращаясь в мир по эту сторону экрана, — А. Нормально, пап.

— Все нормально, да?

— Да, — она дернула головой, уже не пытаясь скрыть раздражения, — Просто отлично.

Лучше всего ему было бы замолчать. Но какая-то скрытая в нем пружина, налившись тяжелым отчаяньем, выталкивала наружу слова:

— Это хорошо. Помни, что сейчас то самое время, когда надо уделять все внимание учебе. Когда ты станешь постарше, это будет проще, ты научишься схватывать… То есть будет немного полегче что ли. Надо заставить себя работать, учиться настраиваться… понимаешь?

Нужные слова выстраивались в цепочки, такие же знакомые и отшлифованные годами, как звенья привычных ему инструкций и наставлений на службе. Только в этот раз их обычно безупречная, отлитая из заботы и родительской строгости структура казалась ему самому беспомощной и виляющей, он спотыкался в собственных словах, повторял одно и то же, несколько раз пытался прерваться, но тщетно — и продолжал эту бесполезную и бесконечную речь.

Бесс сидела по-прежнему неподвижно, он чувствовал ее отвращение к словам, которые она слышала не один десяток раз. Отвращение тем более неприятное, что оно было сокрыто в ней, но не спрятано по-настоящему. Он видел это отвращение в повороте головы. В движении руки, заправляющей локон за ухо. В раздувающихся маленьких ноздрях. Отвращение к словам? Или к нему самому — к старому лысеющему отцу, который, умостив на диване свое бесформенное набухшее тело, несет весь этот отвратительный лживый вздор. И, точно впервые увидев себя со стороны, но ее глазами, Маан ощутил вспышку раскаляющего изнутри гнева.

— Черт возьми, ты могла бы послушать вместо того чтоб пялиться в эту коробку!

Она вздрогнула. Не так, как вздрагивает захваченный неожиданностью человек. Скорее всего, ее тело уже было готово к этому бессознательному движению, и теперь сработало, как простой механизм, который несколько минут заводится для совершения одного-единственного несложного действия. Как мышеловка.

Опасаясь, что сейчас она просто встанет и уйдет в свою комнату, Маан огромным усилием воли задавил в себе злость, как палящую искру в кулаке.

— Прости, Бесс, — сказал он поспешно, — Просто ты должна понимать, насколько это важно…

— Отлично понимаю, спасибо.

Яда в «Спасибо» было с избытком, поймав это слово уголком сознания, Маан даже зубы стиснул.

— Бесс… Бесс… Ты просто не поняла. Я же не хочу тебе мешать.

— Тогда не мешай. Я как раз смотрю теле.

— И не огрызайся.

— Спасибо! — теперь она действительно вскочила и, полоснув его взглядом, выскочила за дверь. До его слуха донеслись слова, которые она пробормотала, захлопывая дверь и, хоть он не мог разобрать их в точности, у него не оставалось сомнений, для кого они были предназначены и что в себе заключали.

Маан взял пульт дистанционного управления и щелчком заставил теле замолчать. Множестве людей, беззаботно болтающих, надсадно смеющихся, звенящих фужерами, поющих, вдруг просто исчезли, утонув в черном прямоугольнике экрана и Маан почувствовал удовлетворение, точно эта темнота была многотонной плитой, которую он сбросил на источник раздражающего шума.

Он просто убрал их. Одним нажатием пальца. Как прежде убирал очередного Гнильца, нажав на спусковой крючок.

Кло зашла в гостиную через несколько минут. В руках у нее был поднос с дымящимися тарелками.

— Где Бесс? — удивилась она. Удивление показалось ему не очень естественным, но он ответил без выражения:

— Ушла к себе.

Кло нахмурилась. Когда ее небольшие, аккуратно очерченные брови хмурились, нависая над темными, точно спелые неземные ягоды, глазами, Маан всегда ловил себя на том, что любуется ей. Может, потому, что это выражение, в отличие от многих других, не было наигранным, она было самым естественным из всего спектра эмоций, которые Кло умела или считала нужным изображать.

— Опять? — спросила она, устанавливая поднос перед ним. На еду Маан посмотрел без особого интереса — вареные клецки с луковым соусом, салат со спаржой и несколько пластов сыра. Из-за чересчур темного цвета сыр казался застывшими ровными ломтиками воска, лишенного запаха и твердого на ощупь. Конечно, он и не был сыром в полном понимании этого слова, производство искусственной лактозы все еще не было толком налажено, но сегодня «сыр» не просто был подделкой, он и выглядел ей. Маан, ковыряясь в тарелке вилкой, отодвинул его в сторону.