Михаил Веллер: Конь на один перегон

- Не, барахло конь, - пренебрежительно передал Сиверину. - Рыси нет. Трясет сильно. Шаг короткий, - скалил зубы весело-а не шутил.

- Дойду на нем, - сказал Сиверин.

- Конечно, не думай, - смягчился алтаец. - Свежий конь. Тебе быстро не надо. Гнать надо, пасти, чо...

От коновяви Сиверин понес седло к палатке на плече, бренча стременами и пряжками подпруг.

- Жив? - спросил Третьяк. - Ухайдакал он тебя. Но сделал, молодец.

Сиверин заострил полено под кол и с топором пошел обратно.

- На тушенку его, точно, - засмеялись из темноты.

- Са-ам до мясокомбината дойдет, - сказал второй голос.

У ручья конь заторопился и стал пить, звучно екая, отфыркиваясь и переводя дух. Сиверин опустился на колени рядом, со стороны течения, и тоже долго пил. От студеной воды глотка немела и выступало на глазах.

Прикинув место получше, он вбил топором кол, привязал чумбур и снял с коня уздечку. Конь отступил на шаг и жадно захрумкал траву.

Постояв, куря и глядя, Сиверин помочился, и конь тоже пустил струю.

- Мы с тобой договоримся, паря... - улыбнулся.

Заставил себя сдвинуться, в ручье помыл с мылом лицо, осторожно водя по вспухшему и ссаженному, не узнавая руками своих черт. Левое запястье сильно опухло и болело.

Конь пасся, и Сиверин пошел на кухню.

Повар Володя с Толиком-Ковбоем и веттехником шлепали в карты.

Они повернулись и зацокали, качая головами.

- Кушать хочешьпочкой, чтоб напиталось и осело, и, держа кружку брезентовой рабочей рукавицей, пристроил над огнем. Гуща поднялась, выгибаясь, пузырящаяся пена полезла из разломов; Колька снял кружку с огня и накрыл другой, чтоб запарился.

- На-ка, хватани, - протянул Третьяк.

Сиверин закурил, подул, отхлебнул и передал Кольке.

Стригали уже кончили работу, там было темно. Еще несколько костерков горели среди палаток.

- По всему Уймону сейчас костерки наши... - пустился в задумчивость Третьяк. - Тыща километров, почитай, по горам; кто эти километры мерил... Где несколько километров ходу, где боле тридцати. Чик-атаман в снегу уж, поди, стоит, под ним в снегу стоянка. Дежурят с кострами. Чай варят, скот смотрят. Утром ломать лагерь, седлаться - погнали. Как-то дойдем?..

- А сверху б глянуть, - запредставлял Милосердов. - Спутник от нас видно же, когда запускают. С него в принципе видно. Темно, понял, ночь - и костры наши, значит, цепочкой до Бийска. - Он даже головой закрутил от впечатления. - Это сколько же... - стал считать: - Восемь связок ушло, по три гурта, первые три - по четыре пошли, это... двадцать семь костров.

- Да косари от Тюнгура и дальше, - прибавил Третьяк. - Да колхозный, цыгане пасут...

Чифир уменьшил притупленность чувств. Следы дня давали знать себе все сильнее. Сиверин старался не шевелиться. Колько заварил вторяк. Он без надобности поправил на шее монету в пять монго, где всадник с арканом скакал за солнцем.

- Коня ничо ты сделал, - подпустил он сдержанное, по-мужски лестное уважение.

- Эх, мучений-то сколько, - сказал Третьяк. - Ну, теперь он тебя признал.

- Монгол... - рассудил Милосердов. - Ты его по Уймону не жалей. Нам - дойти только. А там все одно - на мясокомбинат.

- Что - на мясокомбинат? - не понял Сиверин.

- На тушенку, - с каким-то весельем предвкусил Третьяк.

- Чего это?

- Так монгол же - объяснил Милосердов. - Они нам что поставляют - это мы по фактурам на комбинат сдаем. На тушенку пойдет.

- Своим ходом, - добавил Третьяк.

- Так что отыграется ему твоя шкура, - посмеялись.

- Так он чо, не в табун пойдет? - все пытался уразуметь Сиверин.

- Нет конечно. В табуне скотоимпортские. А это - монгол, по фактуре принят. Да чо те, - все равно только дойти. На-ка, хватани.

Сиверин ощутил, как он устал. "Раскатись оно все..."

- Устал ты сегодня, - ласково сказал Третьяк. - Пошли отдыхать, ребятки.

Лежа рядом на кошме под одеялом, закурили перед сном. В затяжках выделялись красновато лица и низкий тент.

- А-ахх... - поворочался Третьяк. - Ты не жалей...

- Да я такого зверя в рот и уши, - сказал Милосердов. - Может, Юрка-конюх заместо него еще другого сдаст, похуже, предположил, помолчав.

- Может, - согласился Третьяк. - Клеймо только...

- Кто смотрит? Переклеймит... Да он с Яшкой грызться будет, - не станет Юрка его брать.

- Это точно... Яшка у него табун держит.

Все отходило, тасовалось... "Сам убью!.." - поплыло неотчетливо... Сиверин понял, что засыпает, загасил окурок сбоку кошмы о землю и натянул одеяло на голову.

1977 г.