Вадим Юрятин: Последняя девочка

Мне, особенно в ходе моих ранних юношеских поисков, всегда казалось, что религия – это прибежище мира и добра, так как же случилось, что принесли вы нам не мир, но меч? Как вас проглядели политики, правительства, семья и школа? Откуда у вас было столько денег, чтобы построить все эти ваши бомбы и ракеты? Сейчас уже, впрочем, это не так и важно. Мне часто вспоминаются слова друга моей далёкой молодости, который, помнится, уверял, что если у человечества есть бомба, то она (прямо, как по Чехову) «обязательно рванёт». А бомбы у нас, к сожалению, были. Впрочем, сейчас не до сожалений, мне надо успеть сообщить за оставшееся время максимум информации, а не вдаваться в ненужные разглагольствования. Незачем тебя грузить, мой далёкий зелёный человечек! А если же ты мой брат-человек, тебе, наверное, уже известны ответы на поставленные выше вопросы.

Не могу не упомянуть о своих друзьях, с которыми я провожу, возможно, последние сутки своей жизни. Нас осталось совсем немного, помимо меня тут рядом «Мясник» и «Электрик». Был еще «Плотник», но он увёл почти всех людей с собой, когда устроил «Исход», «Моисей» хренов! (Я ещё об этом расскажу).

Так вот, значит, Мясник и Электрик. Вообще-то, их зовут, соответственно, Михаил Иванович Смышляев и Сергей Владимирович Дядюшкин. Надо же, я ещё это помню! К слову сказать, фамилии, отчества, да и имена тоже мы уже стали постепенно забывать. Они оказались почти так же бесполезны в нашем новом подземном мире, как телевизоры и беспроводные способы передачи данных.

Мясника я выделил почти сразу. Молчаливый крупный мужчина средних лет производил приятное впечатление как раз тем, что мало говорил, но при этом много делал. Он принимал активное участие в постройке различных сооружений, которые мы возводили, обустраивая наше подземное жильё. Он вносил весьма ценные предложения. Например, именно ему пришло в голову пробить небольшой тоннель между первым и вторым уровнями паркинга, а также создать «зону препятствий» на главном входе в Бункер. Мясник всегда был в гуще работы, всё время с какими-то инструментами. Позже, когда пришла пора кому-то взять в руки топор и нож, чтобы продлить существование одних членов нашей колонии за счёт других, он взялся за дело без малейших колебаний.

Электрик первое время был какой-то дикий. Конечно, все мы поначалу были весьма странноваты, обстоятельства, знаете ли, таковы. Но вот он действительно был очень странным. Создавалось ощущение, что всё в этом мире он видит впервые. Впервые трогает руками бетонные стены, впервые ест невкусную похлёбку из «чего-удалось-достать-то-и-ешьте», вообще, впервые ходит и видит белый свет (который к тому времени стал, скорее, чёрным). Тем не менее, он откуда-то всё знал, этакий «Паганель» нашего времени, чьи знания были лишены какой-либо эмпирики. Он за всё брался, всё пробовал, всему радовался как ребёнок, который получил в подарок кучу игрушек. В общем, Электрик оказался тоже весьма полезен в период нашего обустройства. И ещё, он никогда мне не перечил. Все трое, они никогда мне не перечили.

Под третьим я имею в виду Плотника, нашего раскольника, нашего безвременно ушедшего «Аввакума». Это умный и сильный человек, хотя, может быть, немного излишне эмоциональный. Понятия не имею, почему в нашем демократическом мини-государстве именно меня, а не его сделали президентом. Нет, конечно, «Исход» исправил эту историческую ошибку, и народ обрёл-таки своего лидера.

На самом деле, если говорить о моём «избрании», то народ тут особенно не причём. Обычно так и бывало во время современных выборов в органы власти. Три моих товарища, три верных друга подготовили электорат похлеще «довзрывных» средств массовой информации. И если лет пять назад накачанные через Сеть и телевидение избиратели-полуроботы послушно несли свои бюллетени в урны, изображая подлинное волеизъявление, то мы в силу ограниченности средств обошлись подсчётом поднятых рук.

На второй год наша «колония» постепенно стала сокращаться в силу естественных причин: смерть косила одного человека за другим. Для этого, конечно, были предпосылки, но люди умирали, в основном, не от болезней, усталости и недоедания, а от бесцельности существования. Жизнь «до взрывов» казалась им полной смысла. Теперь же, став никому не нужными, человеческие тела тихонько расставались с душой, скромно пристраиваясь перед этим где-нибудь в уголке, чтобы никому не мешать. Их было очень много, этих смертей «от ненужности» во второй год. Но я не умер. Сейчас мне кажется, что только после «взрывов» в моей жизни и появился смысл. Постоянная битва с окружающей действительностью, непрекращающаяся схватка с природой и последствиями человеческой деятельности придавали мне сил и не оставляли времени для отчаяния. Умерших мы складывали в ледник, формируя запас еды на будущее, так что выжившие никого особо не жалели. Наоборот, умершие «от ненужности» освобождали нас, живых, от неприятных действий по умерщвлению, которые нам пришлось бы предпринимать, не уйди они добровольно.