Вадим Юрятин - Последняя девочка

Девочка сидела и слушала, иногда лёгкая улыбка трогала её губы. Где-то нашлись чистые листы бумаги, и теперь наша красавица постоянно рисовала на них что-то карандашом.

Мы изо всех сил старались ей понравиться, мы так любили её, нашу Последнюю Девочку, мою последнюю надежду.

Я должен сообщить вам ещё кое-что, нечто такое, о чём в нашем «довзрывном» мире нельзя было не то что публично признаться, но и тихонько подумать про себя.

Как и всё прекрасное в нашей жизни, это случилось совершенно внезапно в одну из последних наших «семейных» посиделок у очага в центре «зала» на верхнем этаже Бункера. Мы сидели рядом и говорили о какой-то ерунде, о чём-то старом и забытом, вроде телевизионных передач, о фильмах и о книгах. Посреди этого нашего пустого, как бы раньше сказали «светского» разговора, Девочка вдруг подняла руки, собрала в пучок свои длинные светлые волосы и, повернувшись вполоборота, на мгновение взглянула на меня своими совсем уже недетскими голубыми глазами. Эта поза, такая забытая, но такая женственная и естественная! Простое желание поправить причёску, когда девичья рука изящно приподняла вверх густую копну волос, обнажив на секунду длинную красивую шею. Ещё мгновение, поворот головы, и волосы пышной волной упали на хрупкие плечи. Эта картина заставила меня внезапно прервать все свои рассуждения. Я забыл, о чём говорил всего секунду назад. Она словно выключила меня на какое-то время.

В сытом и беспечном Континентальном Союзе мы, мужчины, любили потрепаться о природе женской сексуальности, споря, что важнее: ноги, грудь или попа. Сейчас же, когда прошло немало лет, стоя на краю могилы, могу сказать, что всего милее мне вот этот пушок в треугольной ложбинке на затылке, а ещё этот изгиб скрещённых и поднятых вверх рук, и приоткрывшиеся на секунду подмышки.

В её глазах отразился огонь костра, вспыхнув на мгновение золотым блеском. Я почему-то сказал ей, что слово «аксиллизм» услышал от неё впервые в жизни, хотя давно и долго работал в сфере, связанной с чувственными наслаждениями. Она усмехнулась, обняла руками колени, потом положила на них голову, и, глядя мне прямо в глаза, объяснила значение этого термина. Я спросил её, так, из чистого любопытства, не помнит ли она, как там называется «это», когда в виртуальных очках и с хомячками? Она задумалась на секунду и ответила. Оказывается, она и это знала. Само слово, правда, снова вылетело у меня из головы. Я попросил её показать, что она там рисует. Выяснилось, что это наши портреты: меня, Мясника, Электрика, Проповедника, Макарки. Для полноты картины не хватало только Плотника, хоть он и дурак набитый, предатель, и, вообще, я не хочу о нём вспоминать. Девочка сказала, что может изобразить и его, если есть фотография или что-то такое. Я пообещал ей фото Плотника, а также попросил написать автопортрет.

После её появления я почти перестал «летать». Я побрился. Я снова стал бодр и весел, словно в первые дни переселения в Бункер. Я перемещался по нашему жилищу с бешеной скоростью, пытаясь всё наладить и починить. Мне вдруг стало резать глаза то запустение, в которое пришёл Бункер в последнее время. Сознание, которое как будто долгое время было залеплено грязным полиэтиленом, вдруг прояснилось до чистоты цейссовских стёкол. Во мне начало прорастать нечто такое, что я давно и сознательно, казалось бы, навсегда, в себе подавил. И ещё я вдруг заметил, что куда-то делась моя сестра.

Как вы уже знаете, последние десять лет своей жизни «до взрывов» я посвятил сфере половых отношений. Вам может это показаться странным, но при всей моей сопричастности к этому, сам я проводил своё свободное время подобно монаху. Разумеется, никаких схим и постригов не было, но и секса не было тоже. Так, конечно, было не всегда. Я тоже был молод и любил женщин, но всю жизнь прожил холостяком. Пусть какие-нибудь психотерапевты или даже психоаналитики пороются в ворохе моих мыслей, изучат эту мою тетрадку и найдут там первопричину, если им это зачем-то надо. Замечу, однако, что по странному совпадению это моё «монашество» началось именно в тот период, когда мои деловые интересы соприкоснулись как раз со сферой сексуальной.

Наш недолгий разговор с Девочкой опять прервался. Снова что-то стал рассказывать Электрик, она повернулась к нему, убрав волосы в сторону и предоставив мне возможность созерцать её головку сзади. Бог ты мой, она ведь делала это не просто так! Все эти кошачьи потягивания и смена поз, эти взгляды из-под полуопущенных ресниц – это же всё для меня! Внезапная догадка, что со мной может флиртовать почти четырнадцатилетняя девочка, пронеслась по всему телу словно ток. Я ведь всё ещё живой. Этот пушок на затылке, эти крохотные невидимые под одеждой грудки, эти худые ноги, вытянутые по направлению к костру, растеребили старую рану, которую я так долго лечил. Откуда-то возник, скопился и начал рваться наружу сгусток, но даже не желания или какой-то там книжной страсти, а похоти, именно похоти, необходимости здесь и сейчас обладать этой девочкой.