Николай Соколов - Ариасвати

Несколько недель, следующих за этим достопамятным днем, были посвящены почти исключительно этой "алмазной горячке", как Андрей Иванович окрестил свое новое увлечение. С железным заступом в руках и корзиной съестных припасов он с утра уходил в свою волшебную долину, представлявшую, благодаря рассеянным в ней богатствам, настоящий грот Аладдина, и нередко оставался в ней до позднего вечера, копаясь, подобно кроту, в слое пыльного, сероватого песка, содержащего алмазы.

В поисках за алмазами Андрей Иванович наталкивался на другие красивые, быть может тоже драгоценные камни, но, не зная в них толку, он собирал их просто для коллекции, отдавая предпочтение алмазам. Эти последние представляли для него капитал, с помощью которого он мог совершить то или другое грандиозное предприятие.

Он создавал уже фантазии об эксплуатации своего острова, об устройстве на нем колонии на особых началах из избранных людей, со строго определенными воззрениями и убеждениями, и самые утопические картины, какие могло создать только сильно досужее воображение, рисовались пред ним в обольстительном тумане будущего.

Однажды, копаясь, по обыкновению, в песке, Андрей Иванович в нижней части долины нашел довольно крупный самородок золота, около трех фунтов весом. Но обладая уже весьма порядочным мешком алмазов, он хладнокровно отнесся к своей находке: за это время он уже успел пресытиться упоением богатства и иногда по нескольку дней сряду не навещал своей долины. Вскоре после этого он снова нашел несколько золотых самородков от горошины до голубиного яйца величиной. Таким образом, присутствие золота в долине было несомненно. Одно время Андрей Иванович думал приступить к промывке песков, но, сообразив положение долины и убедившись, что проведение в нее воды из далекого горного ручья сопряжено с непобедимыми трудностями, принужден был отказаться от своего намерения. Он ограничился только тем, что, набрав полную корзину песку, с большим трудом дотащил ее на берег озера и на другой день тщательно промыл в своем челноке, заменившем на этот раз вашгерд. Несколько золотых крупинок, заблестевших на черном лакированном дне лодки, по смывке всего песку, убедили Андрея Ивановича, что он действительно имеет дело с золотою россыпью, но так как эксплуатация этой россыпи была слишком затруднительна, то его новое открытие уже не могло возбудить в нем особенного интереса. К тому же он был уже слишком избалован своими алмазами, да и к ним вскоре охладел настолько, что почти прекратил свои поиски. Жгучее солнце, раскалявшее до невозможности сухой песок и камни алмазной долины, делало ее похожей на громадную печь, от которой бежало далеко все живое. Копаясь в пыли, весь облитый потом, изнемогая от зноя и жажды, Андрей Иванович недешево платил за свое богатство и потому неудивительно, что когда у него накопилось достаточное количество алмазов, он охладел к своим копям и вовсе перестал посещать долину. — "К чему мне хлопотать и мучиться понапрасну? — думал он. Когда понадобится еще, долина под руками, отнять ее у меня никто не может. А теперь за глаза достаточно и того, что уже есть…"

Существует мнение, что ко всему на свете можно приглядеться, если только изо дня в день будет повторяться одно и тоже. Иные уверяют, что при этом условии не мудрено соскучиться даже в раю. Андрей Иванович также хладнокровно стал относиться к своему раю. Нельзя, однако, сказать, чтобы он соскучился здесь или чтобы остров надоел ему. Правда, в его глазах этот прелестный уголок уже потерял прелесть новизны и все в окружающей природе уже стало ему знакомо, так как все это он видел уже сотни раз. Но все-таки нигде в целом мире он не чувствовал себя так хорошо, как здесь. Только душа как будто утомилась однообразием впечатлений и хотела новых ощущений. И вот, точно в ответ на эти желания, явилось на острове нечто новое, что принесло с собой массу новых впечатлений.

Однажды перед закатом солнца, наслаждаясь вечерней прохладой, сидел Андрей Иванович на прибрежной скале и любовался на широко расстилавшийся перед ним необъятный простор океана, который весь как будто сиял в лучах безоблачного неба.

Если справедливо мнение, что все на свете может надоесть и наскучить, то из этого всего можно смело исключить по крайней мере два предмета, к которым никогда нельзя присмотреться.

Это — небо и море.

Нет тех двух моментов, когда бы картины, представляемые небом или морем, были похожи на те, которые были вчера, неделю, месяц тому назад, до того изменчивы то и другое. Но как ни разнообразен вид неба, с его бесконечной игрой цветов, с его переливами цвета и тени, море еще разнообразнее, еще изменчивее. Это — настоящий Протей мифологической древности. Оно сияет самыми разнообразными цветами, начиная от нежных, полупрозрачных, расплывающихся тонов до самых ярких, густых красок, передавая всю бесконечную гамму оттенков, с бесчисленными переливами, полутонами и тенями, какие только встречаются в природе. Отражая в себе прозрачный купол неба, оно точно наряжает его в более яркие краски, сообщает ему новую прелесть, и все, что совершается там, в воздушной высоте, каждая новая перемена в освещении, каждое набежавшее жемчужное облачко, ветер, приведший в движение воздушные слои и зарябивший слегка зеркальную поверхность океана, — все вызывает новые картины в этом волшебном зеркале, сообщая ему пышный колорит и новую гармонию красок.