Николай Соколов - Ариасвати

Андрей Иванович беззаботно наслаждался своей первой настоящей морскою прогулкой. Он любовался, как свежий ветерок бойко надувал паруса, слегка покачивая лодку, как на поворотах паруса эти безжизненно опускались, хлопали, как будто полоскались в воздухе, и затем снова наполнялись ветром — и лодка весело неслась в обратном направлении, оставляя за собой широкий пенистый след. Стаи летучих рыб порой выскакивали из моря перед самой лодкой, некоторое время неслись с ней в одном направлении, блестя на солнце серебристой чешуей и, обессиленные, снова падали в воду. Невдалеке играли дельфины, выбрасывая в воздух целые фонтаны воды. Над морем кружились белокрылые чайки; порой над ними проносился краснохвостый фрегат, будто плавая в воздухе, и грациозно опускался для отдыха на низменный берег далекого рифа, над которым вились целые тучи морских ласточек, саланган, быстро-быстро взмахивая своими тонкими белыми крылышками.

Андрей Иванович смотрел вокруг себя, на всю эту кишащую толпу, которая наполняла своими криками воздух. "Куда девалась эта масса птиц во время штиля?" — спрашивал он себя. Тогда над недвижимым морем и над безжизненным рифом господствовала совершенно мертвая пустота, крики птиц не оживляли тягостного безмолвия и глаз видел только пустое небо с пылающим солнцем вверху, да безграничную гладь океана, в котором, казалось, замерло всякое движение, а теперь — все проснулось, все ожило и как будто все наслаждается своей обновленной жизнью. Неужели для такой перемены достаточно одного свежего ветерка?

Время бежало незаметно. Погруженный в созерцание окружающей его жизни, Андрей Иванович все продолжал бороздить своей лодкой просыпавшийся океан, на котором уже появлялись небольшие волны, белая полоса прибоя с его бурунами окружала уже своей пенистой каймой низкие берега рифа и гребни подводных скал, едва заметно выставлявшейся местами над поверхностью океана.

Вдруг на одном повороте Андрей Иванович случайно поднял глаза на далекий риф, оставшийся позади, и похолодел от страха: ему показалось, что его аэростат отделился от берега и, прыгая по волнам, как гигантский мяч, несется по ветру над морем… Дрожащей рукой он протер себе глаза, чтобы убедиться, не обманывает ли его зрение. Но зрение его не обманывало. Действительно, это был его Гиппогриф, сорвавшийся с привязи: он низко летел над океаном, волоча за собой якорную веревку и зачерпывая воду своей легкой лодочкой, что до известной степени задерживало быстроту его полета. Андрей Иванович едва не лишился чувств. Смертельный ужас овладел всем его существом, в висках стучало, холодный пот выступил на лбу. Возможность потерять Гиппогриф никогда не представлялась ему даже во сне…

Потерять Гиппогриф! Но ведь это значит — быть заживо погребенным среди безграничного океана, на пустынном жалком рифе, без всяких средств к существованию, с одной ничтожной лодкой в распоряжении, на которой, правда, можно добраться до скал острова Опасного, но ни в каком случае не на самый остров, обрывистые берега которого были совершенно недоступны и делали всякую попытку в этом роде бесполезной… Потерять Гиппогриф! Но не лучше ли прямо броситься в море, чтобы покончить с собой разом? Это по крайней мере избавит его от ужасной, мучительной агонии, в которой он будет медленно умирать от голода и жажды на этом мертвом, отвратительном рифе, под палящими лучами солнца, которое будет безучастно смотреть с голубого безоблачного неба на его отчаянную борьбу со смертью, на его страшные предсмертные муки!

Все эти мысли с быстротой молнии пронеслись в голове Андрея Ивановича. Нельзя было терять ни минуты, ни одного мгновения. Он спустил лодку под ветер и помчался наперерез Гиппогрифу. Боже, как медленно двигается эта проклятая лодка! Она наверное не поспеет за Гиппогрифом… Хоть бы ветер стих на время, — тогда Гиппогриф остановился бы и к нему можно было бы добраться на веслах…

"О, милый мой, милый Гиппогриф!" — шептал Андрей Иванович пересохшими губами: — "неужели я тебя потеряю?.." Но расстояние между лодкой и Гиппогрифом все же уменьшалось и надежда стала оживать в сердце Андрея Ивановича. Он не спускал глаз с аэростата и видел, что Гиппогриф порою как будто приостанавливался: сильно натянувшаяся якорная веревка показывала, что якорь цеплялся за неровность морского дна, быть может за гребни подводных рифов. Тогда Гиппогриф ложился на самую поверхность океана и его лодочка скрывалась под водой.