Джоан Виндж: Хрустальный корабль

Таравасси стояла на краю Звездного Колодца и смотрела вниз, в эту призрачную нереальность, в темную безграничную глубину ночи. Она обнаружила в себе страх перед своим собственным отражением. Рядом с ней опустился на колени Сабовин; безо всякого выражения на лице он опустил ее мать на край Источника.

Старая женщина в возбуждении с трудом подняла голову. Таравасси взглянула ей в глаза, опустилась возле нее на колени и внезапно заплакала.

— Мама, я не хочу, чтобы ты уходила! — тонкая рука провела по ее темным, как ночь, волосам.

— Я должна... я должна, Таравасси. Если ты меня действительно любишь, то ты должна помочь мне. Расскажи мне еще раз, что сказал Андар...

— Он сказал, что готов. Сказал: «Есть только одно небо — это смерть».

— Да... — прошептала ее маоть. — Да! Дай мне уйти, Таравасси... — ее мать замерла в ласкающих руках дочери, и жизнь покинула ее. Таравасси медленно опустила ее, и та соскользнула в блестящую звездами прозрачную воду.

Ее мать вздохнула и закрыла глаза, потом улыбнулась, словно с нее спала огромная ноша. Между ее пальцев вспыхнуло что-то зеленое и голубое. Она лежала неподвижно.

Таравасси нагнулась вперед, ее рука в последний раз взяла руку матери и слезы ее беззвучно стали капать в источник.

Потом она вернулась назад, в мир красок и звуков, к грезам, в которых она теперь могла принимать участие. Другие люди, окружившие ее, что-то тихо бормотали в тихом удивлении, а потом снова начали расходиться, когда Таравасси заметила их присутствие. Кто-то извлек тело ее матери из источника и понес его прочь. Таравасси стояла на коленях на площадке и почти не сознавала, что плачет... скорбя о следах соприкосновения или легких поцелуях приветствия, которыми она больше никогда не сможет насладиться.

— Она была счастлива, ты выполнила ее желание, — Сабовин шел возле нее, положив руку ей на плечо. Он откуда-то принес серебряную чашу, наполненную чистой и светлой водой, и протянул ей. — Будь и ты тоже счастлива и признательна за то, что твои страдания окончились.

Таравасси с благодарностью взяла чашу, выпила рубиновый сироп, достаточно концентрированный, чтобы она почувствовала, как ее горло обожгло холодным огнем. Сабовин повел ее по спиральному спуску в комнату грез. Там он положил ее на покрытое шелковым материалом ложе и она быстро перешагнула через тончайшую грань, которая отделяла экстаз от действительности.

Таравасси проснулась. Слезы струились по ее лицу — она не могла сказать началось ли это только что, или она плакала уже целый час. Она подняла голову. Пространство, звезды, радужная симфония и разнообразные фигуры приобретали очертания, когда она сморгнула слезы и немного пришла в себя... Здесь не было никакой красоты! Ее душа замкнулась от разочарования и исчезновения иллюзий, от запачканных грязью красок и бессмысленных звуков... Ничего приятного, никаких видений, только безобразие. Никто прежде не видел таких грез. Как она могла вынести все это?

Сабовин лежал на другой кушетке, неподалеку от нее, глядя на окружающее пустым взглядом. Протянувшись над маленьким столиком, она осторожно коснулась его, потом потрясла, но безуспешно, как она раньше трясла Андара. Андар... Не было ли это сном? Она удрученно поднялась и направилась к краю Звездного Источника, где, покачнувшись, остановилась. Она старалась найти в нем его лицо, лицо своей матери, но увидела только свое собственное отражение, растворяющееся в ничто. Она задержала дыхание и медленно шагнула в источник. Холод охватил ее лодыжки. Голова у нее внезапно закружилась, она задрожала, как тростинка на ветру. Ничего не случилось.

Она долго стояла и ждала, пока до нее, наконец, не дошло, что ничего не происходит и вновь проснувшимся сознанием она отметила, что она только что хотела сделать. Ее охватил страх перед плотиной, неподвижной поверхностью, которая вдруг сомкнулась вокруг ее ног. При мысли, что она погрузится в глубину Звездного Источника, ее охватила паника и она отступила назад, к краю.

Она пошла назад, вверх по спиральному спуску, где ей встретилась Мирро. Она играла на своем станке-цветооргане. Таравасси вошла в помещение, проложила себе дорогу сквозь искрящийся призрак созданный Мирро цветной паутины. Чем ближе она подходила к инструменту, тем больше возбуждалась — сочетание цвета и звука, хотя и было только поверхностным, представляло из себя полную гармонию, которая проникала в каждую клеточку ее тела.