Джоан Виндж - Псион

Каторжники начали работу, не говоря ни слова, под неусыпным оком охраны.

Грохот отбойных молотков постоянно выходил за верхний и нижний порог слухового восприятия, от него раскалывалась голова, он эхом еще и еще повторялся от полтысячи других молотков по всему подземелью. Я стоял, не в состоянии понять, как обращаться с этой штукой. Ко мне приближался охранник, луч фонарика постепенно высветил его силуэт. Он не был даже похож на человека, пока я не разглядел защитную маску на его лице. Разумеется, у нас никакой защиты не было.

— Работай! — неразборчиво пробубнил он под маской, но не потребовалось больших усилий, чтобы угадать, что он изрек.

— Но я не знаю… — Тонкое жало обожгло мне кожу на ребрах, я заорал и отскочил, уронив свой отбойник. — Послушайте минуту, вы… — Ужас охватил меня, когда он вновь поднял руку. — Скажите же мне, что делать!

Работавший рядом схватил меня за плечо и повернул к себе:

— Замолчи и возьми это.

Он сунул мне в руку прозрачную серебристую трубку. Я держал ее, пока он опускал туда голубой кристалл размером с кулак и закрыл крышку.

— Теперь засунь ее в мой рюкзак.

Я сделал это. Охранник, помахивая щупом, посмотрел на нас и отошел.

— Ваш должник, — произнес я, моментально обмякнув.

Каторжник пожал плечами, откинув назад жесткие сине-черные волосы с синего лица.

— Еще чего! Мне нужен партнер, а тут и появился ты. Делай все, что я говорю, выполняй быстро и точно, иначе я своими руками выпущу тебе кишки. — Он глубоко закашлялся и сплюнул: — Ясно?

Мужчина был крупнее, старше и явно сильнее меня. Он схватил меня за волосы. Я поспешно кивнул, не в силах сопротивляться или даже негодовать.

— Все, что вы скажете.

Каторжник отпустил меня. Я спросил:

— Как ваше имя?

Каторжник почти непонимающе уставился на меня:

— Мика.

Ответного вопроса не последовало, но я все же сказал:

— Кот. Меня зовут Кот.

— Заткнись, ты, бери отбойный молоток и делай, что тебе говорят.

Я выполнил его приказ.

Каждый день повторялось одно и то же, пока я не перестал отличать день от ночи, заживо погребенный вместе со всеми в могильнике из синего камня. Изо дня в день мы снимали слои породы и измельчали ее, отыскивая синие кристаллы, поднимая неподъемные грузы; собственные ноги казались сделанными из свинца.

Разбить каменную породу. Найти кристалл и поместить в специальную трубку, пока структура его не начала разлагаться на воздухе. Человеческий материал идеально подходил для этой тонкой, но грязной работы, потому что техника часто ломалась, ее трудно было заменять здесь, в этом адском пекле.

Разгоряченные тела стоили гораздо дешевле, чем холодные машины.

Когда руки раба не могли больше держать долото и вылущивать кристалл из породы, для него всегда находилась замена — еще один, еще десять или сотня, для Федерального Управления Шахт не имело ни малейшего значения соотношение умерших и еще живых. Через некоторое время мне тоже стало все равно, жив я или нет.

Все, что когда-либо имело значение, превратилось в тупое усилие прожить еще несколько часов, разбивая каменную породу.

После работы — тарелка одних и тех же помоев, которую надо было донести до рта трясущимися руками. Затем ты плетешься в другую нору и, голодный, в изнеможении сваливаешься на мат, чтобы моментально забыться тяжелым мертвым сном при ослепительном свете прожекторов… Затем — новая смена, ты делаешь то же самое; опять часы адского труда, еще один день жизни… Синяя пыль въедается в глаза, нос, забивает рот, врастает в кожу; ты мучительно кашляешь, твоя кожа становится синей, но ты настолько изможден, что не можешь даже соскрести этот налет, — однако никого это не волнует.

Сначала я думал, что понемногу привыкну и работать будет легче. Но не тут-то было. Я все больше и больше выматывался, настолько, что утратил способность думать о чем-то или вспоминать… Но вновь и вновь меня преследовали сны, в которых я видел Институт Сакаффа, псионов, я был вовлечен во что-то хорошее и интересное. И всегда эти картины во сне сменялись тем, что я видел себя ползущим в грязи, высекающим себе могилу из синего камня, а доктор Ардан Зибелинг стоит надо мной с раскаленным прутом… Я просыпался, мучительно кашляя; безысходная ненависть наполняла меня. Почему же раньше мне казалось, что, попав сюда, я избежал чего-то еще более страшного?

Но я не мог оставаться рабом, я страстно хотел вырваться отсюда: ведь должен же быть выход! Я знал, что для этого надо добраться до порта — ничего другого на Синдере не было. В ясные дни со двора шахты виднелись Зеленые горы — конечно, тем, кому посчастливилось быть наверху. Это была ненормальная идея, как зов весны, идущей на смену зиме, — пересечь пятьдесят километров ледяной снежной пустыни, где снег, соприкасаясь с кожей, превращается в кислоту.