Эндрю Пайпер - Проклятые

Но кто–то в доме был.

Там, наверху. Куда я должен был пойти.

И куда я теперь собирался подняться. Думая о Уилле и Эдди. Я поднимался наверх по лестнице, стараясь как можно яснее увидеть их, и делал шаг за шагом. У меня не было прежде желания встретиться лицом к лицу с предстоящим ужасом, только стремление подчиниться неизбежному. Я говорил себе, что у меня просто нет выбора, что именно поэтому Эш позволяла мне быть там, где я так долго находился. Однако выбор есть всегда. Сейчас он был таким : подниматься по ступеням во тьму, зная, что там меня что–то ожидает. И пока я думал об Уилле и Эдди, пока они оставались со мной, у меня находились силы шевелить ногами и вглядываться в тени на втором этаже. Я мог делать что–то еще, а не просто прятаться.

Несмотря на темноту, царившую в спальне Малво, я смог заметить на полу брызги крови. Стенной шкаф открыт, и коробка для хранения наличности стояла там же, где я ее открыл. Фотографии также на прежнем месте.

Не оказалось только молотка.

Я проверил две другие спальни. В них все оставалось как прежде. Раздвижная дверь на балкон, через которую я убегал, по–прежнему открыта. И через нее в комнату тянулась струя воздуха с улицы, словно пытаясь перебить омерзительную вонь внутри.

Значит, осталась ванная комната.

Дверь приоткрыта. Достаточно широко, чтобы проскользнуть внутрь, не задев ее, и бросить взгляд украдкой на ванну в углу.

Ничего…

Хотя нет. Послышался какой–то звук. Словно кто–то шаркает по полу.

Я резко обернулся и увидел, что дверь в ванную комнату закрывается. Шаркали босые ступни Боба Малво, которыми он сучил по полу, оставляя на пыльной поверхности неровные следы. От его шеи до крюка на дверном полотнище тянулся шнур такой длины, что его голова оказалась на одном уровне с моей. Побагровевшие глаза, казалось, молили о помощи.

Я хочу тебе кое–что показать.

Я сорвал со стены встроенного шкафа фотографии и запихнул их в коробку вместе со всеми газетными вырезками и бумагами. Подхватив коробку и прижав ее к груди, словно ребенка, которого спасаю от огня, я бросился вниз по лестнице. Выбежал за дверь и оставил ее открытой, даже не подумав, правильно или нет то, что я делаю.

Обе двери автомобиля были все еще открыты. Эш вполне могла бы заскочить в него, пока я находился в доме. Да кто угодно мог!

Однако это не остановило меня от того, чтобы запрыгнуть внутрь. Я бросил коробку куда–то вниз и захлопнул двери. Едва я повернул ключ зажигания, двигатель заурчал как ни в чем не бывало. Легкое нажатие на педаль газа. И стремительное движение навстречу розовой линии рассвета.

На этот раз, подъезжая к Альфред–стрит, я повернул вовремя.

Дом все еще стоял.

Кирпичи потемнели от дыма пожарища. Вместо крыши настелены листы клееной фанеры, а стены от обрушения подпираются парой стальных балок. Значительно легче было бы позволить строению рухнуть, но кто–то прилагал минимальные усилия к тому, чтобы этого не случилось. Частично причины такой заботы объясняла табличка, прикрученная проволокой к ограде. Она гласила: «ПРИЗНАНО ИСТОРИЧЕСКИМ ОБЪЕКТОМ». Правда, не говорилось, какая история случилась здесь, чтобы стоило увековечить память о ней.

Этот квартал на Альфред–стрит был одним из пяти тысяч заброшенных жилых кварталов Детройта и на первый взгляд выглядел так же, как остальные. Обширные пространства разделяли то, что осталось от некогда существовавших здесь сооружений, сюрреалистическая картина, достойная кисти Дали, — огромное множество плакатов на объектах недвижимости, молчаливо информирующих: «ПРОДАЕТСЯ», обнаженный манекен у стены магазина дамской одежды с воздетыми руками, словно приглашающий в объятия. Отличие этой улицы состояло в том, что все здания на ней когда–то были роскошными особняками, и особенно остро ощущалось, что все их великолепие в прошлом. Менее ста лет назад здесь жили самые богатые люди на Среднем Западе, держали своих дорогих скакунов в конюшнях на заднем дворе, оставляли у тротуаров самые первые автомобили.

Сейчас все они мертвы.

Оказалось совсем не трудно сделать проход в ограде и протиснуться за нее. Под ногами захрустели сухие травинки, когда я стал продираться к дому в траве по пояс. Вскоре я очутился у широких ступеней главного входа и вновь с легкостью пробрался внутрь. Кто–то еще до меня поработал здесь ломом, превратив деревянную перегородку в откидную дверь, которую можно было отодвинуть и затем поставить на место, скрыв таким образом следы проникновения в дом.