Эндрю Пайпер - Проклятые

Наша мать, по ее собственному определению, была «домохозяйкой». Однако в действительности она больше протестовала против постылой обыденности, и протест ее выражался в том, что она, заткнув уши, могла спать целыми днями, пить без удержу шерри с утра до вечера, а к тому моменту, когда мы переступали порог дома после школы, превращалась в зомби, нализавшись шардоне. Иногда я находил ее в бессознательном состоянии под кроватью или на цветочной клумбе в садовых перчатках, с ножницами для обрезания веток или поливочным шлангом в руках. Однажды я обнаружил ее в ванне, наполненной холодной водой. Мать была жива, хоть и не подавала признаков жизни. Она оказалась на удивление тяжелой, когда я попытался совершить невозможное: вытащить ее из ванны, одновременно стараясь не прикасаться к ее обнаженному телу. В конце концов мы оба рухнули на банный коврик.

— Спасибо, Дэнни, — сказала она, когда наконец смогла говорить, после чего, придерживаясь за стены и стараясь сохранить чувство собственного достоинства, удалилась в свою комнату. — Эт–то был–ло благородно с твоей стороны.

Она умерла за два года до смерти Эш. «Несчастный случай» — так назвали это происшествие, когда обнаружили, что она в очередной раз напилась и захлебнулась в ванне. Собственно, не было нужды искать других объяснений. Папа в тот день поздно пришел с работы и нашел ее. Жена смотрела на него широко раскрытыми глазами из–под воды.

Ее мучила не банальная депрессия, которая иногда наблюдается у жителей городских окраин, она страдала от ужаса и старалась избавиться от него единственным доступным ей способом. А еще причина заключалась в знании того, что лежит в основе этого страха, и ожидании, что мы тоже заметим его и поможем преодолеть. Думаю, мама испытывала чувство вины. Раскаивалась, что именно она помогла Эш явиться в этот мир.

А что такого делала Эшли? Почему собственная мать могла желать, чтобы эта девочка вообще не родилась?

Дайте я вам кое–что расскажу. Это будет такая совсем короткая и жутковатая история.

Однажды зимой, когда нам с Эш было по двенадцать лет, после внезапных заморозков выдался яркий, солнечный день: тающий снег на мокрых улицах, звон капели с карнизов, знакомо? Уже на следующее утро мороз вернулся. Тротуары и проезжая часть превратились в настоящие катки. А на каждой крыше повисли длинные и острые, словно копья, сосульки.

— Прямо как зубы чудовища! — сказала Эш, увидев их.

Когда мы вернулись из школы, сосульки еще висели, но прогноз погоды обещал потепление в течение недели.

— Надо сохранить хотя бы одну, — сказала Эш. — Они слишком красивы, чтобы просто умереть .

Она заставила меня принести стремянку. Когда я вернулся, она указала на сосульку, которую выбрала, и приказала забраться на лестницу и достать ее.

— Будь осторожен! Не сломай! — В ее голосе звучала такая неподдельная тревога за ледышку, какой я никогда у нее не слышал в отношении людей.

Когда я передал сосульку Эш, она бережно взяла ее на руки, словно ребенка, и понесла в гараж, где запрятала в морозильнике под пакетами со свиными отбивными.

Прошло несколько месяцев. Как–то по весне мы с нею вдвоем смотрели что–то по телевизору — полицейский боевик, в котором убийца использовал ледяные пули, чтобы прострелить череп своей жертвы. В луже крови, оставленной на полу, на месте убийства были найдены лишь капельки воды, что озадачило детективов. «Лед! — воскликнул обвинитель в ходе процесса. — Лед практически невозможно обнаружить!» Той ночью, отправляясь спать, Эш напевала эту строчку, словно припев из любимой песенки.

После той передачи я заметил, что она никогда не упоминает о сосульке, как, впрочем, и я. Хотя не было ни дня, чтобы я не думал об этом куске льда. Я представлял жгучую боль, которую испытаю, когда острая ледышка войдет мне в горло, пока я сплю. Ждал, что открою среди ночи глаза и увижу сестру, стоящую надо мной и держащую обеими руками сосульку, словно осиновый кол. И ее лицо при этом превратится в бесцветную маску (как это происходит всегда, когда она не притворяется), которая как раз наиболее полно отражает ее внутреннюю суть.

Затем пришло лето. Наступили долгие тягостные дни ожидания чего–то, что неотвратимо должно случиться.

И это случилось.

Я вышел во двор и направился в гараж в поисках какой–то ерунды, а вместо этого обнаружил собаку. Несколькими неделями раньше отец принес из службы помощи бездомным животным молодого лабрадора. Очередной жест, чтобы соответствовать норме.