Эндрю Пайпер - Проклятые

Вместо ответа Лайл склонился над своим бокалом и, не поднимая его со стола, потянул виски.

Затем мотнул головой, прислушиваясь к тому, как обжигающее спиртное растекается по пищеводу, и ответил:

— Люди вроде них… То, что они увидели, для них слишком тяжело. И они понимают, что не могут разделить этот опыт с другими членами группы. Я хочу сказать, что мы пытаемся их понять и принять. Только из нас такие помощники… Мы же все болтаем в один голос: «Небеса велики и прекрасны и ждут нас всех! Ой, извините, кроме… вас. Вы — пошли в задницу». Не очень ободряет, знаешь ли.

Я сделал вид, что заинтересовался футбольным матчем, который транслировался по телевизору. А Лайл вдруг спросил:

— Почему ты заговорил обо всем этом? Знаешь кого–нибудь, кто побывал там же, где и Вайлет?

— Нет, вовсе нет! — солгал я. — Просто собираю материал для своей следующей книги.

Лайл Кирк, конечно, может напиваться в одиночку и иногда производит впечатление немного чокнутого, но он неглупый парень.

— Жду не дождусь, чтобы почитать, — кивнул он.

Мы с сестрой умерли в день, когда нам обоим исполнилось шестнадцать.

Мы были близнецами, хотя при первом взгляде на нас вы вряд ли догадались бы об этом. Эшли обладала осанкой танцовщицы, и в каждом ее жесте читалась уверенность, будто все ее действия были частью утонченного, но властного перформанса, предназначенного собрать всех вокруг и заставить смотреть. Я, напротив, старался спрятаться за длинной челкой, опускавшейся ниже глаз, а когда входил в помещение, сразу искал ближайший угол, предоставляя своей сестре право находиться в центре внимания. Если бы вы познакомились с нами раньше, то сказали бы, что жизнь сделала свой совершенно отчетливый выбор в пользу одного близнеца за счет другого. И когда смерть пришла за нами, она выбрала Эшли вместо меня, сжала ее в своих объятиях, а меня отвергла и выбросила обратно в мир, который стал мне незнакомым, потому что в нем больше не было сестры.

До того дня, когда нам исполнилось шестнадцать, мы всю свою жизнь жили в одном и том же доме. Самом лучшем доме на одной из лучших улиц Ройял—Оук. Впрочем, в обоих случаях это было верно лишь отчасти. Местных жителей называли «роялистами» (потому что мы именовали свой район просто «Ройял»), а местные бизнесмены, рекламируя свою продукцию, использовали слоган «Будь лоялистом к роялистам». Ройял вообще был очень приятным районом, не менявшимся в своей скромной сдержанности; здесь не было чудовищных модерновых памятников, магазинов известных торговых сетей или новых пригородов, протянувшихся на многие мили вдаль от Детройта. Большинство семей, среди которых мы росли, принадлежали к золотой середине среднего класса, умевшей профессионально переживать взлеты и падения, и к немногим мелким торговцам, предпринимавшим все что можно, чтобы перебраться к северу от 8–й Мили. Однако по сравнению с большинством соседей мы были особенными. Не из–за денег, а потому, что у нас была Эш. Девочка, которая, как все говорили, могла стать моделью, актрисой, а может, когда–нибудь и президентом Соединенных Штатов.

Эшли Орчард являла собой величие Ройял—Оук. Эшли с великолепными отзывами педагогов и отличным табелем успеваемости, занимающая самое высокое место в почетном списке выпускников, удостоенная в обзоре «Детройт Фри Пресс» отдельной оценки за «восхитительную сцену» в пьесе «Тайны Тихого океана», поставленной в старшей школе Дондеро. Причем в настоящей, обычной жизни она всегда была только Эш.

Прекрасная Эш! И все же красота ее была того сорта, когда хочется сказать: «Она великолепна, но…»

Наш отец о подобной красоте говорил: «угрожающая». Черты лица Эшли, пропорции тела, все ее внешние данные, взятые по отдельности, были чрезмерно прелестны, но если брать в целом, то она казалась инопланетянкой, продуктом генетической мутации — чрезмерно широко расставленные слишком голубые глаза, поразительно длинные конечности и пальцы.

Увидев нас вместе с Эш, вы бы непременно решили, что перед вами счастливая семья. Однако стены нашего дома на Фарнум–авеню скрывали одну тайну. Мои отец и мама, а также я совершенно точно сознавали, что с нами живет чудовище, пусть даже фотогеничное и прекрасно образованное. Мы опасались ее, но ничего не могли с этим поделать, поскольку она была всего–навсего девочкой, одной из нас, и носила нашу фамилию.

Поэтому каждый старался решить проблему по–своему. Отец скрывался от нее на работе, уходя утром как можно раньше и возвращаясь все позже и позже по вечерам. Он работал управленцем в офисе «Дженерал Моторс», расположенном в центральной башне центра «Ренессанс», где компания арендовала один этаж у отеля «Детройт Мариотт», занимавшего все остальные 72 этажа. Из окон на 42–м этаже открывался вид на реку, и с этой высоты отец мог видеть вдали Канаду и табачные плантации на ее территории. За год до гибели Эш он пару раз в неделю даже оставался ночевать на работе и спал на диване в кабинете. Прятался.