Эндрю Пайпер - Проклятые

Первое. Эш послала лифт за мной. И если я в него войду, он доставит меня к ней.

Второе. Я не могу покинуть это место, не разыскав сначала Эдди.

А затем последовал еще один вывод. Я был в нем уверен меньше, чем в первых двух, однако он представлялся мне тоже вполне убедительным.

Я никогда не найду Эдди, по крайней мере ЗДЕСЬ, на этой стороне смерти. Потому что если он покинул мир живых, то его место не здесь.

Если Эдди все же умер в бостонской больнице, то он должен попасть в другую реальность, в лучший день своей жизни, когда бы он его ни прожил. Возможно, мать будет раскачивать его на качелях на детской площадке в Марселласе. Может быть, он будет играть в футбол с отцом сразу после того, как тот вернется домой с работы в своей форме, с кожаной кобурой и блестящим жетоном. Словом, он должен оказаться в каком–то времени до встречи со мной. До того момента, когда в его жизнь вошел я, а следом за мной моя сестра Эш.

А значит, Эдди по собственной воле оказался тут.

Значит, он совершил все это ради меня.

Более не раздумывая, я направился к лифту и вошел в него.

Я поднял руку, чтобы нажать кнопку сорок второго этажа, но, как оказалось, в этом не было нужды. Двери лифта закрылись сами по себе, и он тронулся вверх, не дожидаясь от меня никаких указаний. Я бросил прощальный взгляд на тушу чудовища, которая уменьшалась по мере того, как лифт поднимался все выше. Его открытые, теперь безжизненные глаза превращались в темные пуговицы — адский огонь, полыхавший в них, погас. А сам монстр ушел куда–то дальше, в еще более страшный ад, где он снова сможет выйти на охоту. Где он будет пребывать вечно, только в еще более страшном обличье.

Лифт миновал крышу внутреннего двора, где развернулись все эти события, и меня буквально отбросило к стене потоком ледяного арктического воздуха. Далеко внизу открылся вид на серую, будто ружейный ствол, покрытую льдом реку. Поверхность ледяного панциря казалась забрызганной крошечными пятнами краски — коричневой, черной, белой. И я знал теперь, что пятна — это лица мертвых. Сквозь лед смотрели проклятые, которых настигло самое страшное проклятье.

Это навсегда, Тигренок…

Похоже, он знал… Мой отец пытался сказать мне то, что любой отец однажды пробует сообщить своим детям, не напугав их при этом, и поэтому заходит к предмету разговора издалека. Это была попытка донести до меня истину о том, что все имеет свой конец. Но, несмотря ни на что, это означает, что мы должны жить в полную силу, совершить все, что можем, пока мы живы. Наверное, папа хотел сказать: «Проживи свою жизнь не так, как я. Я хочу, чтобы ты прожил ее лучше и осознанней, чем я».

Мне казалось, что я не понимал, что он имел в виду, когда это говорил, хотя его слова я запомнил и постоянно держал в памяти.

Посередине проходит граница. Невидимая линия.

Мать оставила мне часы. Отец — головоломку из слов.

ДЗИНННЬ!

Двери лифта раздвинулись.

Из длинного коридора пахнуло застоявшимся ароматом чернил для принтеров и воздуха, пропущенного через кондиционеры. У меня на лбу выступила испарина — не от физического напряжения, но от нервного напряжения. Ковры словно пропитались тревогой, которую испытывали работавшие здесь люди, она осталась в плитах потолков и покрытии стен.

Едва я вышел из лифта, створки закрылись у меня за спиной. Но я даже не пошевелился, чтобы придержать их рукой. Потому что комната, куда я уже направился, находится именно здесь. Именно сейчас предстоит встреча с тем, чего нельзя измерить, оценить с точки зрения обычной логики.

Все здесь по–прежнему выглядело вполне обычно для офисного помещения: модульные столы, рабочие места офисных работников, где менеджеры и служащие администрации хлопотали над своими телефонами и компьютерами. Правда, создавалось ощущение, что все здесь было оставлено в результате поспешной эвакуации, а потом уже никто сюда не вернулся. На столах лежали бумаги, небрежно отодвинутые клавиатуры компьютеров, у дверей по–прежнему висели таблички с именами сотрудников, на тонких стенках офисных рабочих мест приколоты календари. И все абсолютно чистое, без пометок. Все выглядит так: те, кто когда–то приходил сюда каждый день, приготовились работать, однако потом следы их присутствия просто стерли начисто. Будто все они были призраками даже тогда, когда еще были живы.

Кабинет отца был вторым от конца коридора. Я это помнил, потому что первым был кабинет его босса. Правда, имени этого человека я никогда не знал, потому что отец его всегда называл исключительно «Хенли, этот сукин сын», хотя более двадцати лет они вместе выпивали, играли в гольф и работали.