Владимир Прасолов - По следу «Аненербе». Вангол-3

– Ну, ежели колотит, не страшно, вот ежели знобить начнет, тогда беда…

– Спасибо, успокоил.

– На, хлебни из фляжки, погрейся.

– Не давай ему, Федор, не в коня корм, хлипкий он больно, счас глотнет и в сон его потянет, я его на горбу отсель не потащу…

– Пей, Васька, уснешь, здесь бросим одного, понял?

– Понял, ух, отрава…

– Дай сюда, сам ты отрава, а это самогон наичистейший, ну-ко, тихо, умолкли все, тропой идет кто-то…

В ночном воздухе явственно слышался хруст сушняка под чьими-то ногами. Трое лежавших в засаде мужиков насторожились. Тот, который был Федор, осторожно взвел курок на своем обрезе и чуть привстал.

Поляна, перед которой они лежали в мелком ельнике, была залита лунным светом. Неестественный свет искажал природные краски, делая фантастически неземным пейзаж. Хвоя казалась сиреневой ватой, лежащей на черных замшелых ветвях старых елей. Природа замерла в полночный час, и в этой девственной тишине хруст сломленной сухой ветки под ногой разносился как раскат грома.

Федор, повернувшись к своим, приложил палец к губам:

– Тихо. Не шелохнись. Гляди, щас покажутся на поляне. Если немчура, подпустим до той березки и бьем. Я замыкающего, ты первого, Васька, смотри не оплошай, ты, Михалыч, лупи по остальным, наши услышат… – Федор повернулся к поляне и замолк…

Открыв от удивления рот, замер Васька. Михалыч, бросив немецкий автомат, опираясь обеими руками, елозя по мху сапогами, отползал спиной вперед в колючий можжевеловый кустарник…

– Нет, твою мать, ну как так можно, а? Нету тута трибунала для вас, а? К стенке вас поставить, што ли, а? Дозор, твою мать, а?

– Товарищ командир, ей-богу, тьфу ты, правда истинна, говорю, так оно и было…

– Не, Федор, вот от кого не ожидал, так это от тебя…

– Да говорю же…

– Ага, ты еще перекрестись, ты за кого меня, председателя сельсовета, партийца с двадцатого года, держишь, а?

Командир отряда в сердцах вскочил:

– Говорил, говорю и говорить буду – никакого самогона в отряде чтоб не было. А то до чего дошло, уж эти, как его, галлюцинации массовые начались. Скажи честно, скоко выпили?

– Да не пил я, и Михалыч, ну, по глотку для сугрева, Васька тож глоток и все…

– По какому глотку, от тебя, как от бочки, несет.

– Так это посля, чтоб в себя прийти…

– Ага, и посля этого вы увидели белых великанов и чуть в штаны не наделали; не, ну расскажи кому, описаться можно от смеха, а? Мы же не в цирке, Федор, мы в партизанском отряде, и здеся дисциплина такая же должна быть, как в это, в легурярной, тьфу ты, армии. Иначе нас тута немцы, как перепелок, перестреляют и все. Понял, а?

Федор, здоровенный мужик, комкая в руках заячий треух, стоял багровый лицом, то ли от стыда, то ли от выпитого самогона, и потел.

«Вот, – думал он. – Правду чисту говорю, не верит, соврать, что ль, может, простит, все ж родня как-никак. А как же Васька, а Михалыч до сих пор икает, остановиться не может, они тоже видели… Ладно, скажу им, чтоб повинились, ну выпили, почудилось… Ничё ж не случилось. Оне, энти, прошли мимо, и все, больше их никто и не видел. Может, и правду почудилось? Не, ну надо же, а? Штоб я еще выпил – ни в жисть».

– Что ты сделал, Вангол? Это же наши, партизаны.

– Да ничего я не сделал, через полчаса очухаются, и все, подумают, померещилось им спьяну…

– Они что, пьяные были?

– Ну, не совсем пьяные, но выпившие точно…

– Тогда правильно сделал, другой раз будут думать, прежде чем пить на посту.

– Да, испугались они сильно. Вангол, а что ты сделал? – спросил Арефьев, просительно улыбаясь.

– Создал им образы белых исполинов из средиземья. Федор, помнишь их гостеприимный вид?

– Да уж, забудешь такое.

Капитан повел подбородком, воспоминания явно не были для него приятны.

– Если бы не высота, они бы нас тогда порвали.

– Кто знает, но нам тогда точно повезло.

– А этим бы не повезло, будь на нашем месте фашисты. Тоже мне секрет. Мы их не меньше чем за полкилометра засекли, правда, Степан?

– Ты, Володя, мне в спину сопел, когда Вангол знак о них дал…

– Так я просто, обобщенно, так сказал, конечно, это командир их заметил…

– Чего вы, Степан?

– Да вот, хвастуна этого иной раз одернуть не мешает. А ты чего над нашими партизанами надсмехаешься? С ними бы сидел, точно так же в штаны бы и наделал. Они ж крестьяне простые, им землю пахать, а не воевать надо…

– Да ну тебя, я же просто так, без зла какого.

– Не имей привычки такой. Ты о людях худо сказал, им уже от одного этого, может, плохо стало, сколько тебя учить-то надо? Прежде чем что-то сказать, думай. Даже прежде, чем что-то подумать, сначала поразмышляй.