Джон Бойд - Опылители Эдема

— Я насчитал тридцать семян, — сказал Хал, складывая их в увлажнитель на ее столе.

— Должно быть тридцать два, но я поищу потерявшуюся пару утром. Положите погибшее растение в холодильник. Завтра я отправлю его в лабораторию.

Хал поднял горшочек и величественно понес к холодильнику, скорбно напевая «Приими, Господи».

— Полно дурачиться, — сказала она, — вы заставляете меня чувствовать себя убийцей.

Хал захлопнул дверцу холодильника и повернулся к ней:

— Ваша теория, доктор? Краситель для растений не может убить цветок.

— У меня нет теории, но искать ее, вероятно, следует в клеточном строении тюльпана. Здесь какая-то сложно переплетенная сеть, напоминающая вены.

Он посмотрел вниз:

— Или нервную систему с ганглием… Пойдемте, доктор. Мы можем прозевать наш заказ.

Когда они собрались уходить, Фреда, прежде чем выключить свет, долго смотрела на мужской тюльпан.

— Если есть какой-то способ адаптировать этот цветок на Земле, я его найду. Карон-тюльпан будет наследством, которое я оставлю будущим Тестонам.

— Иногда, доктор Карон, в ваших речах одинаково много и от влюбленной женщины, и от ученого-биолога.

Как только они прошли ворота автомобильной стоянки, Хал сказал:

— Теперь вы — Фреда, ведь формально — мы вне пределов базы.

— Хорошо, пусть автостоянка — уже не станция… Но взгляните на это множество машин. После четырех месяцев отсутствия — вы, конечно, понимаете — холостяки из сектора Эйбл должны бы быть в городе.

— Когда мужчина сказал женщине, которую любил целых четыре месяца, «прощай навеки», проходит по крайней мере неделя, прежде чем у него снова появляется желание гоняться за шнурками.

— Что такое шнурок?

— Это термин двадцатого века для обозначения девушек-кокеток. Он происходит от выражения «шнурок для виселицы», смысл которого в том, что, поволочившись за шнурком, ты рискуешь оказаться на виселице брака с нею на шее.

— Не тратили бы вы попусту время на откапывание всех этих несуразностей.

— Теперь вы — доктор Карон… Фреде было бы только приятно оттого, что кавалер вытащил ее из дома, несмотря на свежесть своих воспоминаний о Флоре.

— В таком случае благодарю за комплимент, Хал, — сказала она перед открытой для нее дверцей машины.

Усадив Фреду, Хал обошел автомобиль кругом и, сев на водительское место, выгнулся, чтобы забраться в карман за ключом зажигания. Мог бы достать ключи до того, как сел в машину, подумала она, но промолчала. В этот вечер ей надлежало быть просто Фредой.

— Обычно, — говорил он, как бы извиняясь, — когда я забираюсь в маленький автомобиль с красивой женщиной, во мне просыпается инстинкт осьминога, но из уважения к моему недавнему другу и наставнику — а также вашему жениху Полу Тестону — я намерен вести себя пристойно. Это мой способ выставить свою персону в качестве кандидата на роль близкого приятеля в связи с тем, что Нол переметнулся к Флоре.

— Вы действительно только шутите?

— Она могла бы его пленить. Но Пол — специалист, а специалисты, они вроде монахов, которые несут крест непорочности по отношению ко всему женскому роду. Флора — женская планета. Вы слышали болтовню Гектора. Неопытный мужчина видит в ней полную страсти безмолвную даму, а я — просто немую девку… С вами, Фреда, мне не приходится подбирать выражения — ведь ваши умственные способности признаны компьютерами.

— Благодарю, кандидат в близкие приятели.

— Зная женщин, я ступил на Флору, как мастер карате выходит на ковер. Но, если серьезно, я думаю, Пол в безопасности. У него нет слабостей, и у него есть вы.

— Спасибо, приятель.

Его голос понизился до хриплого шепота, а рука поползла по спинке сидения позади нее.

— Странные духи прячутся в цветах Флоры. Я-то знаю, потому что я — Зеленый Шершень.

— Спокойно, приятель, — сказала она, отодвигаясь. — Скажите-ка мне, Зеленый Шершень, что такое «Галатея»?

— Галатея была статуей, такой прекрасной, что ее создатель влюбился в нее, и его любовь вдохнула в нее жизнь. Но Венера Милосская оказалась ревнивой и превратила Галатею в камень…

— Все это из греческой мифологии. А вы — итальянец.

— Рим превзошел Грецию. Что бы ни сделал грек, итальянец сделает гораздо лучше.

— Еще вопрос. Что такое Гипотеза X, о которой говорит Пол?

Черты его лица, видимые теперь в неоновом сиянии деловой части Фресно, стали серьезными.

— Вы не готовы для этой идеи, Фреда. Сначала я хочу дать разминку вашему уму, позабавив более простенькими идейками. Гипотеза X — так высоко висящий и такой крепкий орешек, что он по зубам разве что Эйнштейну.