Юрий Тамразов - Сету атум

Я, как зачарованный, изучаю фигуру существа. Страха, как ни странно, нет. Удивительно, но его не боюсь, напротив, хочется встать рядом и принять бой. Почему-то кажется, что именно к этому он готовится. Он защищает. Он – воин.

– Молодой человек, – саркастически звучит у меня в голове, – как не стыдно. Таки да? – голос цыкает. Не успеваю я удивиться невесть откуда взявшемуся укорителю, да еще с одесским акцентом, как получаю мощный пинок в спину. Больно! Сознание начинает терять связь с ирреальностью, сосредотачиваясь на боли в пояснице. Боль, в свою очередь, напоминает мне о существовании тела, которое лежит сейчас далеко-далеко «там», скрытое от меня толщей вод разума. Истончается нить, связывающая с этим миром. Дыхание учащается, под его напором мое тело нехотя распадается на куски.

– Кто ты?! – решив, что терять уже нечего, а здоровое любопытство мое не удовлетворено ни на йоту, я иду ва-банк. – Посмотри на меня!

Сверкают огнем озера глаз, существо смотрит на меня, улыбается, кривя окровавленный рот: «Я пробудился. Я сделал свой выбор. Я убью её. Я получу власть. И ты, мое создание, будешь рядом». – Грохочет голос. Бурые хлопья сажи, взметнувшись, унесли мое сознание в реальность.

***

«Надо записать. Надо записать. Надо записать!» – пульсирует фраза в моей голове. Мир ирреальности тает в памяти, лишь фразы существа еще живы. Однако тело оживает медленнее, чем настраивающийся на материальный мир разум. Руки и ноги не слушаются, неуклюже вскакиваю с кровати, спотыкаюсь. Преодолевая боль в конечностях, отзывающихся судорогой на каждое движение, добираюсь до компьютера. Щелчок клавиши, темный экран оживает, озаряя мое лицо голубоватым свечением. Хватаю обрывки фразы за хвост, вбиваю их в текстовый редактор. Последняя буква вписана, облегченно выдыхаю, откидываюсь на жалобно скрипнувшую спинку кресла.

02:14 – мерцают цифры на экране монитора. Удивительно, насколько гибкая единица материи – время. Так всегда, там, в зеркалах, кажется, что прошло как минимум три часа, а то и сутки. Просыпаешься и понимаешь, что отсутствовал всего десять-двадцать минут. Интересно, сколько живет мозг умершего человека? Персональный рай или ад может действительно существовать вечность в угасающем рассудке. Переместившись на кровать, подгребаю плотный ком подушки под затылок, закладываю руки за голову. Мысль, конечно, интересная, но оставим ее до лучших времен. А пока… Мир, куда я попал, точно не был продуктом чьего-то сошедшего с рельс сознания. «Другими словами ты, отец, – обращаюсь я сам к себе, – не копошился в чьей-то голове».

Этот вывод успокаивает, дает шанс найти реальную причину происходящего. Вернуться обратно. Я не знаю всех принципов жизни зеркал, но бывает так, что, окунувшись в одно из отражений и проведя там достаточное время… часов пять, а то и целые сутки, по внутреннему времени зеркал, конечно, в конце путешествия понимаешь, что потратил бездну времени и сил на исследование чьего-то сна и не более того. Естественно, вернуться в это отражение уже не представляется возможным. Носитель отражения имеет обыкновение просыпаться, разрушая тем самым созданный собой мир.

В моем же случае, возвращение было вполне реальным. А значит, и гложущее меня любопытство будет удовлетворено. Достаточно только вспомнить местность и прописать там своего двойника. «Занятно, – бормочу, умащиваясь поудобнее на кровати. – Кто это такой смелый, что пинки отвешивает направо и налево?». Голос знакомый…

Принимаюсь вспоминать местность недавнего мира. Вначале широкими мазками обозначаю карту зеркала, затем прорисовываю детали: объекты, цвета, формы, запахи. Критически осмотрев макет, создаю напоследок копию своего тела. Теперь, медленно и осторожно, переносим сознание, с каждым выдохом наполняя двойника жизнью.

– Черт! – от пинка кучка гальки серой стаей взмывает вверх, застывает в воздухе. Я досадливо морщусь. Новое тело действует как родное, но вот мир как был макетом, так им и остался. Переместиться обратно не получилось.

Я широкими шагами расхаживаю вдоль берега. Своего воображаемого берега, в своем воображаемом мире, в своем воображении. Надежда умирает последней. Надеясь на чудо, взлетаю над берегом, заняв удобную для наблюдения позицию. Да, но и она умирает.

Более или менее реальным были лишь те объекты, что запомнились мне в прошлом мире. Все, что выходило за рамки памяти, исчезает в сером тумане, или просто лишается деталей. Как, например, этот пластмассовый стул, крепко стоящий на одной с половиной ножке. Над головой, важно взмахивая полами плащей, проплывает стая бетменов. Замыкающие летят с широкой красной растяжкой. «Лечение – свет». Ильич». – Присмотревшись, разбираю белые буквы. «Так! Ну, это… Это уже ни в какие ворота! Ишь, разлетались! Пшли вон!» – шикаю на рассерженно каркающих бетменов. Стая, заметив мою решительность, бросается врассыпную. Наименее расторопного все-таки удается сцапать за ногу, раскручиваю несчастного над головой, принимаюсь гоняться за пролетариями умственного труда. Дебош длится недолго. Скоординировавшись, участники демонстрации совершают ответный маневр. В бок больно клюет чей-то острый резиновый нос.