Мария Фомальгаут - Летящие в сны

– Не, мужики, правда, я бы у вас топливо купил… Тут понимаете, дело-то какое, «Аттила» мой на вашу планету рухнул… Ну не планету, не знаю у вас там что… Топливный бак и екнул… Ну пробило его, короче говоря… Бак я кое-как залатал, автоген-то у меня еще живой… ну, работает… а топливо йок… Ну, его уже не вернешь, все вытекло…

Они не понимали – да они и не могли меня понять, ползли и ползли за мной, все ускоряясь, кажется, приноравливаясь к человеческому шагу. Выпускали тоненькие коготочки – со всех сторон, и – боже мой – крохотные, еле различимые глазешечки. Тут, главное, не переборщить, не уйти от «Аттилы», а то потом черта с два вспомнишь, в какой он стороне…

«Аттила»…

Что мне этот «Аттила», мне от него уже ни жарко, ни холодно…

– А то я без топлива улететь отсюда не смогу, так и буду вам тут глаза мозолить… глазешки ваши маленькие…

Я говорил – уже не для них, для самого себя, хоть бы услышать человеческий голос, живой, настоящий, что угодно, только не эта мертвая тишина, прерываемая мерным гулом, как будто там, глубоко-глубоко, мерно стучит исполинское сердце…

Холмы приблизились ко мне – теперь они были со всех сторон, холмы, большие, массивные, теперь их уже холмишками не назовешь, холмищи матерые… Так бывает в страшном сне, когда тебя обступает что-то, большое, массивное, и не спрятаться, не убежать…

Дальше все случилось само собой. И как это я раньше не вспомнил про то, что сиротливо лежало в кармане – как будто только ждало своего часа. Ножичек в руке показался совсем крохотным, и не верилось, что этим ножичком я могу что-то сделать, разве что припугнуть их, да как можно припугнуть холмы. И как нелепо смотрится со стороны: загнанный, перепуганный парень тычет ножом в землю, раз, другой, третий…

Да какая это земля…

Ага, не понравилось…

Холмы отпрянули – как-то все разом. Я тоже отпрянул, сердце бешено колотилось, только отбежав на несколько шагов, понял, что выронил нож. И надо было вернуться, надо было забрать нож, и не было сил снова смотреть на это…

Это…

Вот уж действительно – как в страшном сне.

Раненный холм отползал назад и назад, оставляя за собой кровавый след. Да, именно кровавый, извивались красные струйки на желтовато-розовой земле, то есть, это не земля, не знаю я, что… И невыносимо было смотреть, как земля истекает кровью.

Холмы отступили. Ага, не понравилось, знай наших… С победным видом я прошествовал к «Аттиле», рано я праздную свою победу да и нет никакой победы, посмотрим, как они через месяц будут отплясывать на моей могиле, эти холмы. Хотел наскоро поужинать, передумал, ужинать вообще вредно, как-нибудь обойдемся без этой вредной привычки.

…посмотрел на часы – половина восьмого, можно поваляться еще. А может, нельзя поваляться, это зависит от того, какой день недели, а я и не помню, какой день. А нет, меня же редакция в командировку послала, ловить звезды с неба, так что можно полеживать до обеда, никто не смотрит, что я делаю, что я не делаю… А нет, меня же несет Аттила, несет через звезды, значит, можно проваляться полдня… А нет…

Я вспомнил, где я и что я – и понял, что сегодня можно вообще не вставать.

Земля… нет, не земля, и не песок, и не камни под ногами, что-то мерзкое, животрепещущее, живое. И на этой мерзости мне жить, на этой мерзости мне умирать, которая, может, только того и ждет, чтобы я лег и не встал, чтобы…

Представил себе, как тянутся ко мне со всех сторон массивные холмы, впиваются в мою плоть – поморщился. Господи, ну почему здесь, уж если все равно умирать, нет чтобы на какой-нибудь заброшенной планете, где благоухает цветущий сад, или скалы торжественно поднимаются к луне – нет, уж обязательно надо запихнуть меня в самую мерзость.

Вышел в мир, глаза бы мои не глядели на этот мир, на это небо, будто изодранное облаками в клочья. Холмы ринулись было ко мне, тут же отпрянули, прямо-таки испуганно сплющились, как в каком-нибудь мультике. Ага, узнали меня, тем лучше для вас. Ничего, поживем вместе, они со мной здороваться начнут, честь мне отдавать начнут. Здравия желаем и все такое.

И тут я увидел его – будто кто-то хлестнул меня по лицу.

Нет, такого быть не может. Мужики, вы что? Подумаешь… Я же не хотел… Ну нет, вы меня разыгрываете…

Нет, они меня не разыгрывали, по пустоте метался и метался все тот же холм, горбатый, чуть-чуть кривой с одного бока – раненный моим ножичком.

И струилась из разорванного бока ярко-алая кровь.

Мне стало стыдно. Вот это я хорошо помню, что мне тогда стало стыдно, даром, что вчера эти твари преследовали меня, а я убегал от них. Никогда бы не думал, что бывает такое, чтобы кровь текла – и не сворачивалась. А зачем ей сворачиваться, на этой земле никого не было – миллиарды лет, падали редкие метеориты на упругую плоть планеты, отскакивали, отброшенные неведомыми мускулами…