Мария Фомальгаут - Летящие в сны

– Пойдемте, – Иванцов распахнул дверь.

Люди покорно встали, капитан подхватил Ваньку, Галочка взяла за руку Женю, Юрка тряс и толкал крепко уснувшего Алекса, наконец, схватил его подмышки и вытолкал в коридор, напоследок поклонившись портрету на стене. Морозов посмотрел на кресла, в которых валялись оброненные кем-то патроны, ржавые ножи, какие-то схемы, карты, обрывки бечевок, линолеум испещрила пестрая красно-бурая грязь, стол был усеян обрывками и обломками, в комнате висел горьковатый запах машинного масла и человеческой плоти.

На пороге капитан обернулся, обреченно посмотрел на Морозова. В этом взгляде Морозову показалась ненависть и отчаяние, ненависть к человеку, который только что отнял их мечту, их цель. Человек в дверях как будто надеялся, что Морозов сейчас вернет им все это, вытащит из кармана и вернет, и снова все пойдет, как всегда.

– Ну что ты в самом деле, – не выдержал Морозов, – радоваться надо. Ты ведь хотел, чтобы война твоя кончилась?

– Ну… хотел. Только я не так себе все это представлял.

Юрка тоже ничего не понимал. Он не понимал, почему машины, когда-то несущие ужас и смерть, теперь поют песни, согревают комнаты и мирно показывают картинки на большом экране. Он не понимал, что за женщина появилась в комнате, почему она плачет и обнимает его, а заодно и Галочку, и Ваньку с Женей, и кричит «Юрик, исхудал-то как! А это невеста твоя, да? Галочка, значит? А это внуки мои, да?» Юрка не понимал, почему капитан Стар, всегда такой спокойный и рассудительный, теперь рвется из рук людей в форме, а Морозов машет руками, приговаривает: «Вы с ним потише, он не буйный, это аффект, это пройдет…» Юрка не понимал, почему его ведут к машине, у которой раскрывается дверь, и люди садятся туда, не боясь быть проглоченными, что же вы делаете, это же опасно, она вас сожрет, это же в шины стрелять надо, дайте кто-нибудь автомат…

На склоне лет я наконец-то разобрался со всеми своими делами, наконец-то решился на то, о чем всегда мечтал – пожить для себя. Я купил землю – не самую дорогую, не самую дешевую, поселился подальше от шумных мегаполисов, написал детям и внукам, что у меня все хорошо.

Вначале у меня не было ничего – только кто-то создал до меня землю и небо. Тогда я сотворил свет, и назвал свет днем, а тьму ночью. Потом я отделил земную воду от воды небесной, и сотворил сушу на земном шаре, и населил ее растениями. Растения долго не приживались, ютились на дне океана, потом начали нехотя вылезать на берега, ползать по камням, неумело, неловко поднимать свои стебельки к солнцу.

Я подумал – и сотворил зверей земных и птиц небесных, и выпустил птиц в небо, пестрыми стаями, и выпустил зверей в зеленые заросли цветущего сада. Потому что к тому времени мой мир превратился в цветущий сад, как раз такой, о котором я мечтал всю жизнь, еще с тех пор, когда носил весточки из одной вселенной в другую, зажигал и гасил звезды, разворачивал пространство и время, чтобы они текли куда надо, а не куда им хочется.

Теперь у меня был цветущий сад – я ходил по нему денно и нощно, я не мог налюбоваться на крохотные цветы, усеявшие поляны, на роскошные пальмы в южных широтах и мохнатый ягель, зябко жмущийся к земле в холодной тундре. Я смотрел, как колибри целуется с цветком, как серая цапля хватает из воды серебристую рыбу, как леопард подкарауливает крольчонка, затаился в зарослях, вот хорошо спрятался, не сыщешь, только подергивается черный кончик хвоста…

Так было – пока не появились они.

Кто они? Не знаю. Бестелесные души, настолько расплывчатые и туманные, что я даже толком не понимал, есть они или нет. Но они были, они окружили меня, двое, они просили – пустить их в цветущий сад…

Я пустил их – я дал им оболочки из глины, я открыл им врата моего мира, они вошли, они жили в моем саду, они ходили по тенистым рощам и солнечным лужайкам, они собирали с ветвей сочные плоды и ловили серебристых рыб в кристально чистой воде.

Так было… потом появились еще двое, две души – тонкие, расплывчатые, как будто сами сомневающиеся в том, что они есть. Они пришли – из ниоткуда, из небытия, из каких-то закоулков каких-то миров, о которых я ничего не знал, они приблизились ко мне, и просили меня пустить их на землю.

Я пустил их в цветущий сад. Они были очень благодарны мне, эти люди, они каждый день приносили мне богатые дары из моего же сада, как будто мне было что-то нужно, и пели мне хвалы, как будто было мне дело до их похвал. Так продолжалось долго, какие-то годы, десятки лет, а потом один из них убил другого – как будто двоим не было место на моей земле.