Бывало, ударницы так Фиську изъегозят, что после смены он ни ручкой ни ножкой - и только те, кто не трудом, а сметкой богаты, вылущивали у него твердинку мужского настроя. Хоть в том гуже Тырло и Хряпс были подюжее, бабы Фиську любили и жалели больше - за веселый нрав и выдумку, пусть не об морок, но по куражу.
Особым изыском считалось оттопырить Фиську напослед, перед отзывом тем лябди особо друг перед другом кичились и спрашивали у Фиськи подтверждения. Тырло прозвали "убивцем", а Хряпса величали не иначе как "батюшка" - поощрение делал неспеша, добротно и с основанием. Истинно, государь был в числе его достоинств.
Урожайные гуляния шли на истом, Фиська с Тырлом ретировались к посту, Хряпс - в стольну избу, лябди с чугунами - в поля, а погодя - на зимние квартиры, грудняк вынашивать.
Так вне мытари минуло полвека. Лябди давно уж пообвыклись к такой фаллократии, но случился Пеняй и вселилась в лябдонаселение моногамная тоска.
- Вам что, пострелам, пистон раздавил и на боковую, - жаловалась под заговенье краса-Удива. - И пока хрен в голову не стукнет... А мне постыло. Хоть бы старичка какого на исход лет...
...а кондуит Пеняю не поверил, к царю не допустил. Посчитали вредным державе заговором с целью опасных слухов. И в гаплык-час Пеняя на плаху и подвели.
- Каково последнее желание? - спросил тертый палач.
- Мне бы... - осекся Пеняй. Глазами в небе поискал. Вздохнул, улыбнулся чему-то. - Мне б на Лябду опять... Там...
И связкой рук хотел изобразить, но тут его и декапелировали...
СЛЯП 6
Время уж не шло, а спотыкалось бегьмя.
Гельдып II вовсе отческого блеску достиг - обполовинил людишек в царстве, и тому остатку жизнь шла не в жир, а в кизяк. Сколько лет пролетело, а зелье отворотное, на бабаеде замешанное, продолжало крамольно действовать. Уж труха, а не бабы остались - тужились, а девок рожать не могли. Уж и секли их за это, и надзор денно и нощно вели - чтоб без утайки, - а те и вовсе ояловели. Мужик после сплочевной войны остался простой и смирный, но и он без природы не мог. А где отдушину найти, зуд унять? Вот и приладились к вину - до изумления, до зеленых гаремов во сне.
Гельдып же всех кавалеров запретил и самолично фрейлинами занялся. Но и у него - мимо. Истерзался, в себе изъян ища - бывало, задержится перед голопузой статуей иль картиной и попредметно соизмеряется. Поэтому картины в царстве быстренько перерисовали, и даже втихую царю скипетр подменили на короткий и кривой, - чтоб не удручал. Но все равно:
- Порядку в стране нету... - вздыхал и скипетром в ноздре ковырялся.
И министры в страхе принялись дисциплину повышать везде - в полях, в мастерских, в банях, нужниках... А в армии тех лет все больше механического солдату было - хоть и подороже людской плоти, но жалования не просит, все державе экономия. И уж понятно, чугуну излишняя строгость без надобности. А тут офицеры - чуть что, разряд под щиток, иль абразивной пудры в муфту.
И вот однажды у железного сотника Звяка от экзекуции коротыш случился. Начистил он вид офицеру, гикнул сотню и умчался чугун-счастья искать. Передал остальным: "Коль ячейкою богаты - айда с нами, коль закисли спаи - гни дальше кинемат под ибиотами..." И хруснул раскол, потому как чугуны все как один деру дали.
Гельдыпа чуть кондрат не хватил. Издал манифест о начале принадлежной войны - мол, кто к кому принадлежит - к людям, или к жести безродной.
Война она всегда в точку. Мужикам от бабского вопросу отвлечение.
А чугуны обживали себе холодные безветренные планетки, там созерцали небесную механику и самосовершенствовались. Гельдып мужика в армию наскреб, вытрезвил - и навалом на чугун-редуты, авось захлебнутся. Но чугуны от ибиотов бежали, увиливали, да так и сгинули, вновь озадачив царевых генералов. На всяк случай послали дальнюю разведку.
А Лябда тем временем почивала всыте и в достатке - по причине недобытности и хитрого самообустройства. И все на ней казалось незыблемым, пока на пупок не нагрянул новый разлет...
СЛЯП 7
- Мятежники есть?
Фиська протер глаза от рассола и залупал как балда. Подле ушата стояло сплошь офицерье - галунастое, мосластое, злое. Впереди всех Штырь, с черными усиками и стеклянным пятаком в глазу.
- Никак сам царь-государь пожаловал? - юродиво стал бить поклоны Фиська, обливая маринадом кремовые сапоги.
Штырь медленно натянул перчатку и - с брезгом так - вынул Фиську из ушата. Случилось, что Тырло ночевал в городище, лечил чирей. А Фиська, помня, что таможня - лицо державы, стоял теперь в мокром мундире, при аксельбанте и с хоботом на веревке.
Читать дальше