Сколько времени мрак царил, уничтожив всякое движение, осознанию не поддавалось. Но что-то наконец происходило, где-то совсем рядом, хоть и не было возможно обозначить, где и что именно. Помогите же мне! – взмолилось всё существо молодого человека, который не хотел умирать…
– Ты меня уже слышишь? – знакомый голос был по-прежнему ровным, хоть и не без тревожных обертонов… – Если слышишь, дай знать, ты в безопасности, понял? – теперь уже вернулось ощущение каких-то реалий, оказывается, дышать уже получается… – Всё закончилось, больше так не будет, понимаешь меня? – ну, наконец-то, даже головой кивнуть получилось, я здесь и в себе… – Молодец, у тебя получилось, можешь глаза открывать, бояться уже нечего… – знакомый голос заметно потеплел, и ощущения вернулись полностью, жаль только, что вместе с болью от ран…
Наверное, так мог со мной разговаривать отец, кабы он был бы у меня на самом деле эти чёртовы двенадцать лет вместо того, что этим отчего-то называлось, мелькнула посторонняя мысль… Райнхард не спеша открыл глаза, позволив себе с заметной грустью вздохнуть, и совсем не удивился, обнаружив себя в крепких руках Оберштайна. Желание интересоваться, что с ним только что произошло, отчего-то пропало. Довольно и того, в самом деле, что неведомый толком ужас отступил. Раз советник молчит, значит, и сообщать дополнительно нечего, а стало быть, и опасности больше нет.
– Пауль, у меня чердак покосился, видимо, – с грустью произнёс маркиз, дабы сказать хоть что-нибудь. – Мне ненадолго показалось, что тогда в зале всё было не так. Как будто не ты прыгнул на Ансбаха, а Кирхайс, и тот успел Зигфида грохнуть какой-то потайной стрелялкой. А потом Кирхайс умер у меня на руках и попросил завоевать Вселенную. И будто я там три дня потом сидел пнём и не шевелился.
По волосам и вправду потрепали совершенно по-отечески, и вдруг появилось ощущение, что теперь уже точно всё плохое уже позади…
– Ну, тогда бы всё точно обошлось без вашей встречи в камере, – ровным тёплым тоном отозвался собеседник. – И тебя бы не пришлось оттуда вытаскивать, потому что приказ об аресте отдать бы не успели.
– Ещё скажи, что сделал бы меня регентом, – грустно усмехнулся Райнхард. – Я не шучу, с тебя бы сталось, пока я ворон считал.
– Будешь скоро, – невозмутимо отозвался Оберштайн. – Как только выздоровеешь, так и подсуетимся. Пока тебе надо отдохнуть после всего, и хорошо, потому что потом отдыхать будет некогда.
– Ну о чём ты, – с горечью произнёс уставшим голосом маркиз, силясь не закашляться – видимо, сердечный приступ был сильным. – Я ж беглый арестант нынче, а Кирхайс – главнокомандующий, но даже ему Лихтенладе вряд ли позволит сделать для меня что-то, даже если б тот и хотел, – и он попытался приподняться так, чтоб хотя бы полулежать на боку.
Его начальник штаба осторожно помог, а затем уселся на постели так, чтоб его лицо было хорошо видно раненому. Затем заговорил прежним спокойным тоном, как и всегда делал, докладывая новости, только в этот раз от его слов веяло каким-то неощутимым, но вполне реальным теплом.
– Лихтенладе отравлен несколько суток назад, прямо на балу в ту достопамятную ночь, когда тебя собирались прикончить. Приказ о назначении Кирхайса главнокомандующим не был оформлен и озвучен официально, а потому недействителен и утверждать его некому, потому что мать императора от этого устранилась категорически. Приказ о твоём аресте тоже недействителен – там нет ни одной подписи, кроме руки покойника. Его величество передаёт тебе указание сначала выздороветь полностью, а после явиться пред его очи. Желательно, с чем-нибудь интересным – по его словам, скука во дворце страшная, и поиграть даже не с кем.
– Так, я, пожалуй, вздремну тогда, – почти простонал Райнхард, не зная, что ему делать с заметным головокружением от услышанного. – В этаком случае придётся поторопиться выполнить это указание, верно?
– Тут ты прав. Потому что к вечеру тебя навестит фройляйн Мариендорф, и, полагаю, силы тебе ой как понадобятся. Может, поешь ещё? – на этот раз тон советника был совсем домашним.
– Да, – ослепительно улыбнулся молодой маркиз, чуть прикрыв глаза от неги, затопившей его всего от такого известия. – Однажды я подарю ей Вселенную – как только завоюю…
– Ну, вот и прибыли, теперь пора, – обычный невозмутимый тон Оберштайна нарушил тишину салона, а это означало, что следует открыть глаза и снова идти…
Читать дальше