Алексей Гридин: Только хорошие умирают молодыми. Фантастический роман

Спасенная им троица ошарашенно вертела головами, продолжая стоять посреди улицы. Им бы сейчас хотя бы к стенам прижаться, подумал Музыкант. Но, видимо, шок от того, что они оказались совсем не там, где ожидали себя обнаружить, был слишком велик. Надо бы их окликнуть, сообразил Олег. Хоть бы козлобородый сдуру не схватился за автомат и не попотчевал меня очередью. С них, непонятно как зачарованных, станется: хлоп – и нет спасителя.

Музыкант нацепил слуховой аппарат – на него тотчас же нахлынула волна звуков – и, не высовываясь из окна, громко крикнул:

– Эй! Эй, вы там, на улице! Свои, не стреляйте!

На улице перед зданием, в котором располагался Штаб, было малолюдно. Здесь селились редко, зато в казармах поблизости располагалась смена быстрого реагирования. К тому же штабисты предусмотрительно устроились подальше от «серой зоны» и поближе к складам.

На крыльце Штаба топтался нестарый еще мужик в наглухо застегнутой темно-зеленой камуфляжной куртке с поднятым воротником. Сентябрь выдался нежарким, и, похоже, ветер пришелся часовому не по нутру. Слева куртку украшал металлический значок без изображения, зато с него свисало три серых плетеных нитяных косички – знак того, что владелец значка добыл три крысиных хвоста. Обычно такие нехитрые медальки таскала молодежь – нитяные косички на значки им плели девчонки, – а часовому было всяко за тридцать. Вполне возможно, у него была молоденькая любовница.

Глухой снайпер помнил, как появился этот чудной обычай. Два года назад Штаб изготовил замечательную патриотическую листовку. На ней красовалась отвратительная крыса, извергающая на свет потомство. Над крысой тянулась надпись: «Человек! Крысы размножаются гораздо быстрее тебя. Чтобы выжить, ты должен убить не меньше десятка тварей». Листовки уже ушли в прошлое. Их, изначально заляпавших большую часть «нашей территории», истрепали ветра да измочалили дожди. А обычай отсчитывать «десятку» остался. Сам Олег в эти игры не играл. Он честно оправдал не только свое существование, но и жизнь еще трех-четырех человек. И это если считать только подтвержденные хвосты. Но тем не менее к обычаю относился с пониманием. Когда-то – звездочки на фюзеляжах, теперь – серые нитяные хвостики. Все-таки жизнь меняется. Новая жизнь – новые традиции, ничего не поделаешь.

Музыкант на крыльце перекинулся парой слов с часовым, показал на всякий случай пропуск и вошел в прокуренное помещение Штаба.

– Я знаю, куда пропадают люди.

Сразу несколько голов повернулись к нему. Он был знаком со всеми, кто сидел вокруг старого стола, густо заваленного картами и папками с бумагами, – Доцентом, Вась-Палычем, Бой-бабой и другими членами Штаба. Со всеми, кроме одного – молодого белобрысого парнишки в великоватом ему черном пальто. Именно этот, незнакомый, повернулся первым, с неприкрытым, жадным интересом на лице. Большинство глядело на Олега, как будто заранее знало: ну, сейчас ляпнет что-нибудь эдакое, такое сморозит, что хоть стой, хоть падай, хоть за животики держись.

Он даже расслышал, как Вась-Палыч, краснолицый, с пшеничными густыми усами, пихнув незнакомого парнишку локтем в бок, шепчет:

– Это вот и есть Музыкант. Вечно у него всякие… идеи завиральные. Но стрелок – дай бог каждому.

Музыкант устало вздохнул и швырнул поперек карты подземных коммуникаций Октябрьского района два голых крысиных хвоста (не удержался от соблазна прихватить трофей – вернулся все-таки на обратном пути к лодке, покачивавшейся на мелкой прибрежной волне у мостовой опоры).

– Людей уводит крыса, играющая на флейте. Только что я спас троих.

Все разочарованно переглянулись. Музыкант вновь расслышал шепот:

– Кажется, у него крыша свихнулась окончательно. Все, ребята, трындец.

– Ага, – так же, шепотом, отозвался Доцент, поправляя интеллигентские очочки с золоченой оправой, благодаря которым он и заработал свое прозвище, – может, ему и винтовку больше не давать? Совсем сбрендит – начнет еще по своим палить.

Как хорошо, подумал Музыкант, что я приучил их к своей глухоте. Они знают, что слышу я плохо. Да что там плохо, паршиво я слышу – так, с пятого на десятое, даже со слуховым аппаратом. Но можно же еще по губам… И вообще порой мне кажется, что я уже и мысли читать навострился. Он представил, как сейчас смотрится со стороны – он, ворвавшийся без разрешения в комнату, где собрались те, благодаря которым Город, вернее, та часть, которая принадлежала людям, все еще функционирует: заляпанные рыжей осенней грязью ботинки, выцветшие и обтрепавшиеся понизу до индейской бахромы джинсы, пухлая куртка, отороченная мехом, длинные светлые волосы, как попало схваченные в неаккуратный хвост, больше похожий на помело, – лишь бы в глаза не вовремя не полезли. На правом ухе белая дужка слухового аппарата, за плечом – винтовка: без этих двух вещей он давно уже себя не мыслил. Наверное, выгляжу недостаточно респектабельно, подумал снайпер.