Этьен Экзольт - Богиня бессильных

Стоило Ирине приблизиться к актеру, как он схватил ее за локоть и притянул к себе, немедля переместив на талию вынырнувшую с другой стороны под рукой моей жены руку.

Ничуть не сопротивляясь тому и принимая это так, как будто была она его спутницей, если не более того, она стояла рядом с актером, глядя то на него, то на что-то за пределами экрана с некоторым беспокойством, ожидая или опасаясь опоздания. Мужчина все сильнее прижимал ее к себе и я увидел, как левая ее грудь вдавливается в его руку, а пальцы актера поднимаются при этом от талии все выше, намереваясь коснуться груди правой. Волнение мое достигло при этом того суетливого предела, за которым не могло быть ничего, кроме блаженной темноты, где густой яростью прорастали и шевелились под ревнивыми ветрами дурманные травы подозрений и я не узнал, насколько далеко зашел он в своей ласке.

Сознание вернулось ко мне от прикосновения Ирины, стиравшей холодный пот с моего лба. Ткань ее топа выглядела помятой, но в полутьме и после целого дня, проведенного ею в торопливых заботах, сложно было утверждать причину того.

– Что у тебя с этим мужчиной? – таким мог быть голос пленного солдата, отказывающегося предавать соратников.

– С кем? – она отпрянула, вытирая мокрые от моего пота пальцы о юбку.

– С этим актером! – — забравшись поглубже на диван, я сотрясался от лихорадочных холодных волн.

– Ты имеешь в виду Клауса? – правый луч звезды на ее груди больше прочих потерял блесток. – Да ему же нравятся только мужчины!

– Я видел в новостях, как он обнимал тебя. – рука моя осторожно указала на телевизор, стараясь скрыть от него втягивавшее его обвинение.

– Он делает это со всеми. С девушками и мужчинами, без разницы. Могу показать тебе фотографии. – на правой стороне ее шеи я заметил красное бесформенное пятно, происхождение способное вести и от расчесанного насекомого укуса.

Отмахнувшись, я опустил взгляд, признавая себя потерпевшим поражение. Ничего не имея противопоставить ей, я мог только выжидать и надеяться.

Той ночью она была особенна упорна в попытках вернуть мне благословенную твердость. Не менее часа потратили ее высасывающие лунный свет для затмений губы, хищный язычок и удушающие груди в надежде, что некоторое возвращение сил сказалось на всем моем организме. Убедившись, что это не так, она, видя общее мое изнеможение и не надеясь на мои губы и язык, вытянула мою руку на кровати, чуть согнула мои пальцы, придерживая их своими, встала над ними на коленях, а затем медленно опустилась на них, погружая четверых тех приятелей, дрожащих от ужаса, словно девственники, посетившие публичный дом, в выплеснувшие на них липкий поток текучей похоти ребристые глубины. Бедняги, они захлебнулись в нем, потекшим до самого моего запястья, но ей были уже безразличные чужие судьбы. Она крутилась, извивалась, приподнималась и опускалась с угрожающей сломать мою руку резкой силой, вертелась в сонной темноте, подвывая так, что я ожидал узнать на следующий день из новостей о появившемся в нашем квартале диком звере, а когда оргазм воткнулся в нее копьем травоядного варвара, запрокинула голову и завопила, даже не пытаясь скрыть своего восторга и призывая к нам всю полицию района. К счастью, на этот раз никто из соседей не обеспокоился вызвать тех соглядатаев тишины. Обретя неожиданное успокоение после единственного оргазма, что было для нее непривычно, Ирина соскользнула с моей руки, перебралась через меня, благодарным поцелуем окропив мои губы, свернулась под простыней и почти сразу же уснула. Глубоко и медленно вдыхая, чувствуя себя моряком, выжившим после схватки с акулой, я поднес слипшиеся пальцы к лицу и глубоко вдохнул возвращающий меня в безжизненные джунгли запах, по всему моему телу прораставший волосы, удлинявший зубы, превращившиеся в плотоядные клыки, сужавший зрачки глаз, принимавшихся искать вокруг норы незадачливых грызунов. Но за ароматом тем почудилось мне и нечто иное, призрак старого пятна на много раз стиранном белье, отблеск утопленника в полуночном озере, тень собачьей головы, составленная из листьев и ветра. Неуверенный в том, был ли тот сохранившийся в самых влажных сокровищницах ее влагалища отголосок впитанного им семени, я снова и снова нюхал свои пальцы, доводя себя до потери дыхания, я облизнул их, ощутив не менее подозрительный солоноватый привкус, но этого недостаточно было для полноценных обвинений и мне пришлось смолчать.