Андрей Хуснутдинов - «ДАНАЙЦЫ». Роман

– «Данайцы», «Данайцы», – послышался наконец в наушниках голос руководителя полета. («Данайцы» – это наши позывные и, полагаю, инициатива кого-нибудь из ястребов-пердунов, не чуждых героической романтики.) – «Данайцы», обратный отсчет.

Я хотел почесать подбородок, но только стукнул себя по забралу.

Юлия нащупала мою руку. Перевернув ладонь, я сжал ее пальцы. В толстенных перчатках, наверное, сей романтический жест вышел неуклюжим, мы стали похожи на парочку, собравшуюся прыгнуть в воду. При команде «Пуск» мы ничего не почувствовали. Потом возникла и стала нарастать вибрация. Это было похоже на землетрясение. Ракету стало так кренить, что мне показалось, мы опрокидываемся, у меня даже карандаш выскочил из зажима. Но ракета восстановила равновесие, ее повело в обратную сторону, и так, с убывающей амплитудой, несколько раз. Гром выхлопа первой ступени едва проходил сквозь толстые стенки капсулы, разжижался до рокочущего гула, напоминавшего морской, зато несносная вибрация старалась вовсю, восполняя недостаток шумового эффекта. Из-за тряски я и не сразу догадался, что мы летим – и то благодаря тому, что почувствовал, как меня вжимает в кресло, как ослабевают ремни. Это был сущий ад, и я заявляю, что воспроизвести его не способен ни один тренажер – по крайней мере, из тех, на которых мне довелось работать. Может быть, весь фокус тут заключался в новых двигателях, но для нас с Юлией это было слабым утешением, мы не были готовы к такой встряске.

*

Разбитые и взмокшие, мы опомнились на орбите от того, что именно как бы воспарили, понеслись куда-то с умопомрачительной скоростью. Так, с отделением третьей ступени, сделалась невесомость. В иллюминаторах, несмотря на слепящее солнце, высыпали звезды.

ЦУП не жалел нас: предстоял выход на стартовую орбиту, одной автоматикой тут было не обойтись. Нам дали ровно пять минут на то, чтобы избавиться от скафандров и привести себя в порядок. День, начинавшийся размеренно и торжественно, будто вступление к целой неделе без захода солнца, скомкался за какие-нибудь два часа. Чередования невесомости и перегрузок, вызванных поминутными включениями корректирующих двигателей, доконали Юлию, у нее пошла носом кровь. Я попросил у Земли разрешения открыть жилой отсек, но получил отказ: одна за другой следовали корректировки орбиты. Я протянул Юлии салфетку. Она отвернулась с таким видом, будто это я был виноват в том, что у нее идет кровь. В конце концов от непрекращающихся орбитальных поправок у меня тоже открылось кровотечение, и я, зажав нос, спросил, чем вызваны сии позывы на каллиграфию: мы целимся проскочить сквозь огненный обруч в пустоте?

– Почти, – был ответ из ЦУПа. – Через десять минут – нарушение связи. Ухо́дите в тень.

– В какую еще тень? – не понял я.

– «Данайцы», идем второй старт пораньше.

Нет худа без добра, подумал я: чем раньше включим маршевые двигатели, тем быстрее покончим с этой чехардой.

Второй старт прошел без сучка без задоринки.

Изумрудная чаша Земли стала опрокидываться нам за спину. Это было как во сне: хотя двигатели работали в разгонном режиме, не чувствовалось даже намека на вибрацию. Я собирался перейти на автоматическое управление, как с Земли поступило новое неожиданное распоряжение:

– «Данайцы», в течение трех минут – полная тяга. Недобрали по курсу. Как поняли?

– Вас понял, Земля, – ответил я. – Почему полная?

– Дайте подтверждение, три минуты – полная тяга, чуть-чуть не добрали… – Голос оператора с ЦУПа как будто засыпало песком, связь нарушалась.

Прикинув в уме наше ускорение в течение этих трех минут, я обернулся к Юлии:

– Три «же»?

Она промолчала.

*

Связь с Землей еще не восстановилась, а я принялся распечатывать вход в жилые отсеки: хотелось поскорей увидеть нашу «квартиру». Но отчего-то заклинило люк. Точно такой люк на Земле мне приходилось открывать раз сто, если не больше, и, тем не менее, я решил начать заново, не торопясь. Однако и во второй раз люк не поддался мне. Все, чего я добился, так это того, что отлетела заслонка с контрольного окошка. Свет в жилых отсеках был погашен, я только мог видеть в стекле свое собственное отражение. Оставалось ждать восстановления связи. Я глядел в иллюминатор на Землю. Мне вспомнилось, как однажды в детдоме, не имея возможности попасть в запертый школьный буфет через дверь (меня оставили без обеда за какую-то провинность), я пробрался в него через окно. Вздорное воспоминание это почему-то долго не оставляло меня. Под видом того, что рассматриваю нечто в рябовато-облачной линзе Атлантического океана, я прижался виском к стеклу и закрыл глаза.