Андрей Хуснутдинов: Часовой

Рисунки Натальи Ермолаевой

Бабахнуло как раз в ту минуту, когда Сим мечтая в заросшем окопчике у насыпи — потянуло по нужде. Свет был яркий, как в больнице, и тени — хоть пальцы обмакивай. Хрустальным катком неслась по земле ударная волна, Сима присыпало, но он не плакал — все выходило в точности так, как рассказывали на занятиях по адским машинам… Караульная машина не пришла ни через полчаса, когда его должны были сменить, ни через час. Вообще не пришла. Окрестности дымились — это было, а машины не было. Бог знает, что такое.

«Чево это поновому? Как это? Смех! Кто приказал? В уставе про то што поновому ни гугу. Ни буквой. Ха! Жжители…»

Тут у него сломался карандаш. Он попытался вложить обломок грифеля на место, но ничего путевого из его затеи не вышло. Каракули какие-то… Он потянулся, зевнул и тщательно запрятал блокнот с карандашом во внутренний карман гимнастерки. В амбаре — а амбаром Сим самовольно окрестил военный склад — тускло горела керосинка. Огромное, вытянутое, как туннель, пространство склада шевелилось и глохло в черноте. Симу казалось, что оно никак не может умереть. «Гроб, прости, господи!» — шептал ефрейтор, убавляя огонек в лампе до размеров фиолетового насекомого.

Он поудобней устроился на куске брезента у стены и погладил лежащий сбоку автомат. Погладил, как женщину. Пальцы нащупали в темноте все самое важное — сдвинутый предохранитель, дужку затвора, магазинное ребро и тёплый изгиб спускового крючка. «Цаца», — ласково подумал Сим. Двери амбара были метрах в пяти от него и хорошо, в упор, простреливались. Он приподнял оружие, целясь в невидимого врага, погасил лампу и медленно расслабился. Пространство погибло, но Сим еще долго не мог уверовать в его неподвижность. И во сне он сомневался: у какого-то гроба росли ручки, а в ручках зрело по пистолетику.

Утром Худой стоял почти на том же месте, что и вчера, в двух шагах от проволочного заграждения. Свесив автомат под мышку, Сим прогуливался у амбара как ни в чем не бывало: разговаривать не положено. Пять шагов налево, пять шагов направо. Бугор земляной насыпи над амбаром послушно чуть вытягивался то в одну, то в другую сторону. Кося глазом на неизвестного, Сим удрученно ворошил носками сапог траву — трава лежала, еще не желтая, но уже и не живая, Эх-эх. Небо — рукой потрогать.

— Ну! — заорал Худой. — Вызывай своего начальника! Где начальник? Почему не по уставу? Что это за служба, черт возьми?.. — Тут он словно что-то увидел вдали и вверху, долго щурился, разглядывая это, потом отступил и захныкал: — Чурбан войсковой! Чучело! Что ты охраняешь? Для чего ты охраняешь? Для кого? От кого, Пень! Посмотри вокруг, животное! Бестолочь!

Сим, как будто ничего не слыша, мерил те же пять шагов. Направо и налево. Автомат под руку. Жаль, что нет вышки. Днем вообще-то положено дежурить на вышке. Не беда.

Худой сел на землю и начал чесаться. Одежда на нем была — лохмотья. Сим хорошо разглядел его еще в первый день и в глубине души понимал, как невесело приходится бедняге, даже сочувствовал ему…

Закончив чесаться, Худой пустым и неподвижным взглядом смотрел на закрытые двери склада…

— Эй! — уже дружелюбней крикнул он. — Ну, не отвечай, бог с тобой, но хоть послушай. Послушай, и, может, на сто первый раз до тебя дойдет. До мозгов твоих пронумерованных, кулачина… Слушай. Слушай и запоминай. Повторяй перед сном, как свои обязанности: мир полетел к черту. Со всеми порядками и уставами. В мире хаос, голод и вонь. Миру больше не нужны армии. Мир нажал на заветную кнопку. Миру надоело, мир сделал свой выбор… Ты слушаешь?

Пять шагов направо, пять налево. Неизвестный на положенном расстоянии от границы поста. Трава, эх-эх…

«А дурак, — снисходительно думал Сим. — Как это ничего не слышу и не понимаю? Все понимаю. Все помню. И как бухнуло — помню. И как склад боепитания и ГСМ разберендило. В писк. Помню. Но не помню, чтобы меня кто-нибудь снял или сменил. Тут и заковыка. Тут-то ты и дурак, Худой. Дурак дураком… Эх-эх».

Худой будто прислушался к размеренным и неторопливым мыслям часового. Сим весело подмигнул ему и чуть не сказал: «Дурак», — не положено.

Потом Худой встал. Нехорошо встал. У Сима мурашки по спине побежали. Он сбавил шаг и потрогал затылок. Однако Худой как встал, так и стоял. Столбом. Монументом. Несколько минут он не видел ничего, глаза его смотрели сквозь проволоку и Сима, смотрели в даль, только ему да богу подначальственную.