Андрей Хуснутдинов - Часовой

А вот приготовление супа из горохового концентрата превращалось в спектакль. И спектакль этот так и назывался: «Приготовление супа из горохового концентрата». Табор рассаживался по обе стороны огороженного пространства и молча наблюдал священнодействие часового Сима. Места в первых рядах занимались загодя. Действие достигало своей кульминации, когда главный герой снимал котелок с огня и шел в амбар. Эта часть представления была и самой опасной: вместо цветов на сцену летели камни. Тут-то и был застрелен на воротах пафосный человек.

А в один прекрасный день публика выкинула номер.

Южная половина вытолкнула на сцену мальчика лет пяти. Сим привычно взялся за оружие. Театр замер.

Новый же герой начал свою роль с того, что разревелся в три ручья. Он сидел пока на самой границе поста, так что его рубашонка цеплялась за проволоку. Находчивые зрители подталкивали своего избранника длинной жердью.

Сим прицелился было в жердь, но передумал. Ребенок отполз от ограждения на такое расстояние, что его было не достать из-за проволоки. Он оглядывался и всхлипывал, вытирая кулачком слезы.

— Иди сюда, — сказал Сим.

Мальчик перестал тереть глаза и с обидой-наперед посмотрел на дяденьку часового: страшный дяденька.

— Иди сюда, — повторил Сим, вытирая ложку. Суп был готов. — Чего встал. Иди, не бойся. Как тебя звать?

— Мама сказала, чтобы Афетом… — сердито ответил мальчик.

Сим расхохотался.

— Стерва твоя мамуля. Иди ешь!

Мальчик неуверенно подошел, и Сим почти насильно вручил ему ложку и пододвинул котелок.

— Не обожгись… А маме так и передай, что стерва она и… забыл… Раньше такие под землей жили.

— А мы и так под землей, дядя.

— Да?.. — Сим нахмурился. — Ладно. Отставить разговорчики. Рубай и помалкивай.

Афет съел несколько ложек, и Сим вдруг увидел, как блестят его глаза — прямо совсем как у Худого, когда тот взялся за проволоку…

— Тьфу! Чего уставились, нелюди! — крикнул Сим театру. — Дите под ствол подставить. Тьфу! Нелюди!

— Дяденька, — попросил его Афет. — Дай тряпочку.

— Эта подойдет? — Протянул испачканный бог знает чем носовой платок.

Афет взял котелок за края через подложенный платок и понес его туда, откуда пришел…

За проволокой мальчишку окружили зрители. Противоположный партер неопределенно загремел, а овладевшая гороховым сокровищем половина заволновалась, как улей. Раздался чей-то зычный голос, и южная толпа дружно двинулась в поле.

Минут двадцать спустя Афет вернул посуду.

Котелок блестел мятыми гранями и кисло вонял слюной.

Театр опять был в сборе, в южном партере царило оживление.

Не говоря ни слова, Сим сходил в амбар и принес пачку концентрата.

— Бери, — сказал он Афету. — А матери передай, что она большая скотина.

— Она поцеловала меня, а тебе велела сказать, что ты хороший. — Афет беззубо улыбался и, растопырив пальцы, ковырял этикетку на пачке.

— Волк тоже хороший. Понял? Отдай мамуле горох и скажи, что она если чего и получит от меня, то только черта лысого. Не могу я горох раздавать, понял? Так и скажи. Подохну с голоду — что от всего этого останется? Правильно? Правильно, пена. Э-эх. Иди. Топай. Проваливай, брат.

Сим выстрелил в воздух:

— Конец представлению! Р-расходись! Горох кончился. Остался только свинцовый. Рассасывайся!.. — И был ошарашен внезапной бурей негодования. Причем буря понеслась с обеих сторон — люди подступили к ограде и требовали продолжения спектакля.

Наутро у амбара его ждала молчаливая делегация ребятишек, человек десять. Задувающий ветерок шевелил их ветхие одежды. Стояли двумя группками, но перед Симом скучковались.

Он пошел и сел на могилу. Крест кто-то выбросил к самым воротам. Театр ждал. Делегация молча перешла с места на место и опять встала перед часовым.

…Прости, Господи Праведный!… В двух шагах от могилы, на боку, упершись в землю кулачком, лежал Афет. Затылок его весь был черен от крови, сердитые глаза открыты.

— Э-э, брат, — прошептал Сим, осматриваясь. — Кто его так?..

Дети молчали. Кто-то всхлипнул. И он понял, почему они не подошли ближе и почти сбились горсткой: он заслонял собой мертвое тельце.

— Те убили, — пробубнил чей-то обиженный голосок. — Сказали, что давайте зашибем и подбросим. Чтоб честно, вот.

Делегация зашипела на смельчака, а тот вздохнул и заплакал: