Андрей Валентинов - Аргентина. Лонжа

От неба вновь остался малый лоскут в проеме между бортом и тентом. Конвоиры сели напротив, мотор «Минны» нетерпеливо заурчал…

– За всякое нарушение – эк-зе-ку-ци-я, попытка побега – расстрел на месте!..

Куда могут отправить, он даже не представлял. Места незнакомые, в этом пригороде Берлина бывать еще не приходилось. Название улицы успел заметить – Генерал Папенштрассе. А сзади аэропорт, мокрая взлетная полоса, но самолеты все равно летают. Взлет, посадка, снова взлет, серое одеяло облаков, а за ним – чистое синее небо.

…Открытые тюремные ворота, зеленые липы на Генерал Папенштрассе.

Ничего, еще увидит! Второй шаг…

Он попытался улыбнуться, и беззвучно, как уже привык, шевельнул губами.

* * *

– Цуцванг! – невесело усмехнулся Шут, откладывая в сторону воскресный выпуск «Нью-Йорк Пост». Дипломированный экономист отдавал предпочтение солидной консервативный прессе.

Король, листавший «Нью-Йорк Монинг Телеграф», укоризненно покачал головой.

– Слова не по чину выбираешь. Дурак обязан говорить коротко и афористично.

– Куда уж дальше, куманёк? – Шут, похоже, искренне возмутился. – Цуцванг, да будет тебе известно, шахматная позиция…

Ловко уклонившись от летящей в лоб сигаретной пачки, бросил газету на столик, припечатал кулаком.

– Как ни ходи, будет только хуже. Это я про ту партейку с герром Бесноватым, которую мы с тобой затеяли. Вариант самый очевидный рассматривать не буду, возьмем почти невозможное. Гитлера нет – убит, свергнут, отправлен на пенсию со всеми почестями. Лучше станет?

Король не удивился, об этом приходилось толковать достаточно часто.

– Сам знаешь, хуже. Вместо него придет Геринг или еще кто-то из верхушки, на Бесноватого свалят все грехи режима, освободят политзаключенных, оставят в покое евреев и интеллигентов…

– Угу. И мы получаем самый настоящий Тысячелетний Рейх. Ладно, второй вариант… Гитлера все-таки удается спровоцировать на большую войну. Франция, Британия, СССР, Штаты… Что останется от Германии? То, что и обещают фантасты в своих книжонках, только без всякой фиолетовой планеты Аргентины и Капитана Астероида. Ничего не делать вообще, оставить все ходы за Гитлером? Тогда он спокойно подготовится к большой войне – и победит. Берем кисточку и раскрашиваем карту Европы в коричневый цвет.

– Первое, – Король загнул палец. – Свержение власти НСДАП. Второе – создание консервативного правительства, лучше всего из военных и финансистов. Третье! Восстановление независимости Швейцарии, переговоры о статусе Богемии, в Австрии – плебисцит под контролем Лиги Наций. В Германии – амнистия всем, не запятнавшим руки кровью…

Шут лениво зевнул.

– Это уже не фантастика, куманёк, просто сказки. Могу предложить куда более реалистический вариант – десант с уже помянутой Аргентины. Десять тысяч суперменов с марсианскими ранцами атакуют с воздуха и разносят Рейх в мелкий щебень. Кстати, если верить прессе, неуловимый Ночной Орел пользуется именно таким аппаратом. Может быть, куманёк, подождем – лет этак пятьдесят?

– Ждать не будем! – возразил Король. – Все, что ты говоришь, верно лишь в одном случае – если играть ход за ходом, по их правилам. А если взять – и выдернуть доску из-под фигур?

– Да уж, коротко и афористично! – Шут всплеснул руками. – И это говорит политик!

Король мягко улыбнулся:

– Ну какой из меня политик, дружище? Я всего лишь волею Господней и повелением моего державного деда – законный наследник короны Виттельсбахов. Политика тут вообще ни при чем. Есть Бог, есть народ, и есть традиция.

– Иррационально рассуждаешь, твое королевское высочество.

– Совершенно верно.

Квартирка – маленький поезд о трех вагонах: спальный, салон и ресторан, даром что на кухне-ресторане и повернуться негде. Прихожая – локомотив, задает скорость и ритм. На работу, с работы, редкая радость – никуда не ходить. Гости, пусть и не слишком частые. Ровно в десять утра – звонок. Друзей Мод не ждала, у нее их просто нет. Значит – по делу.

Взгляд в зеркало-трюмо (флакончик все там же, за косметичкой), помада, последний, завершающий штрих. Результатом осталась не слишком довольна, но портрет уже не перепишешь. Быстрым шагом – в прихожую.

…За окнами – серые тяжелые тучи, стекла в мелких каплях, не окно, а чистый импрессионизм.