Ольга Кай - Гемоды не смотрят в небо

Очень жаль, что не Савин, очень жаль. В этот раз я задала бы ему несколько вопросов!

Тощий мужчина в светлом костюме, дополненном нежно-сиреневой – как у Савина прямо! – рубашечкой, поднимается с кресла, кланяется вроде как в шутку. У него бесцветные глаза, подвыпученные, словно у рыбы, и козлиная бородка. С таким набором можно позволить себе ходить без шарфа.

– Очень рад, что сегодня здесь столько интересных людей, – гость ухитряется одновременно и говорить, и широко улыбаться. – Как вы, наверное, знаете, благотворительный фонд «Соцветие» в настоящее время занят проектом, который напрямую связан с темой нашей встречи! Уникальность, – он поднимает указательный палец. – Уникальность – один из главных признаков человека, развитой и полноценной личности. И проявляться она может в чем угодно – внешности, манере одеваться, привычках и вкусах. Право на уникальность – одно из основных прав человека! – Читков обводит собравшихся многозначительным взглядом и, удовлетворенный увиденным, откидывается на спинку кресла. – Давайте сегодня поговорим о том, что выделяет каждого из нас из серой массы. Предлагаю для обсуждения такой вопрос: в чем выражается ваша уникальность?

По мне, правильней спросить сперва, что каждый понимает под уникальностью. Но чтобы понимать – это еще думать надо. Мало ли, в каком направлении пойдут мысли, и до чего народ додумается? Пусть лучше сразу выражает.

И, словно стремясь не обмануть моих ожиданий, многие говорят именно об одежде, в лучшем случае – о музыке, которая нравится, или каких-то других предпочтениях. Даже Лидка. Одна девочка признается, что пишет песни – это самый краткий и содержательный ответ.

Разговор плавно переходит на сексуальные предпочтения, экстравагантное поведение.

– Каждая личность имеет право на самовыражение. – Собравшиеся слушают Читкова, некоторые делают пометки в блокнотах. Лидка раскладывает на коленях записную книжку в изящном переплете, порхает над страницами ядовито-розовый пушистик на кончике ее авторучки. – Не ограничивайте себя! Не сдерживайте своих желаний! – Большеротый парень, которого я видела в прошлый раз, подается вперед и кивает на каждую фразу. – Поиск себя – ответственная ежедневная работа. Стремитесь попробовать все! И помните: вы ограничены лишь теми рамками, которые ставите себе сами.

Поднимаю руку, жду, пока на меня обратят внимание.

– Да, Марта, – улыбается Иванна.

– У меня вопрос. Вы считаете, общество обязано предоставить безграничные возможности для самовыражения?

– В пределах разумного, конечно же, – отвечает Читков. – Преступники тоже самовыражаются, но о крайних случаях мы не говорим.

– То есть, если не нарушать закон, можно все?

Читков с Иванной переглядываются.

– А почему нет? – пожимает плечами Иванна.

– Сейчас ваша организация, фонд «Соцветие», – говорить, глядя на них снизу вверх, мне неудобно, и я поднимаюсь на ноги, – занимается вопросом гемодов. Насколько я могу судить из интервью вашего коллеги, Мики Савина, вы выступаете за то, чтобы всякие признаки отношения к гемодам как к людям были упразднены.

– Прошу прощения, – встревает Иванна, – но гемоды – не люди.

Прямо как Рик. Согласно заложенной программе.

– Физиология идентична, как вы знаете. И, если бы не дизайн, мы бы вряд ли сходу отличили гемода от человека.

Похоже, никто не ожидал, что разговор пойдет в таком русле. Что из проповеди с согласным киванием и поддакиванием превратится в дискуссию. Несколько человек несмело тянут руки. Девушка в объемном шарфе хмурится и так втягивает голову в плечи, что ее лицо почти совсем скрывается за складками ткани. Иванна вертит в пальцах маркер. Лидка смотрит на меня с испугом, на побледневшем лице яркие губы и глаза кажутся нарисованными.

– Рассматривать вопрос лишь с физиологической стороны было бы неверно, – Читков до сих пор улыбается, и его улыбка фальшивей, чем у Рика. – Скажите, Марта, вы видите в них людей?

– Вопрос не в том, что или кого вижу в них я. Вопрос в том, что или кого видят те, кто их калечит. – Я вспоминаю розовое от ожога лицо в бликах от блесток. Вспоминаю Ксо с негарантийным повреждением – выбитым глазом. – Что или кого видят те, кто их убивает. И те… – Замолкаю на секунду, подыскивая нужные слова, которые не звучали бы столь чудовищно. Вспоминаю последний цех, голову в холодильнике. Другие, мягкие слова не находятся: – И те, кто их ест.

Поднятые руки тех, кто хотел возразить мне, замирают. Жалко нарушать эту тишину. Хочется надеяться, что сейчас вот эти все – и в шарфиках, и в рубашках с попугайчиками, и обычные ребята, забредшие в интересное место на интересную тему – что сейчас они думают. Дружно думают над чудовищностью происходящего, которую так ловко спрятали в новостях, выдав вместо сводок Савина, осуждающего несовершенные законы.