Александр Зарубин - Культурные особенности. I. Отпуск на «Счастье»

– Марафет наводит, красавица, – шутила, вторя подругам, команда очистки. А у самих слезы – потоком из глаз, воспалившихся от едких химикалий.

Эрвина за каким-то лешим погнали в открытый космос – выправлять антенны, никак не хотевшие вставать под уставным углом. Выправил – при помощи лома, кувалды и ядреной космической матери, вернулся, и, поддавшись общему потоку, на вопрос – «ну как?» – ответил дурацкой шуткой:

– Теперь и ресницы подвела.

Ряд длинных антенн действительно загибался от люка вверх, подобно томным женским ресницам

А потом взвыли ревуны, и по громкой связи пришла команда – «Работа закончена, командам готовится к высадке на берег». Эрвин сперва не поверил.

Правильно сделал – внизу их встречал космопорт, построенный, за каким-то чёртом в полярной зоне. Райский мир встретил Эрвина снегом в лицо. И новой работой – стоять в оцеплении, охранять поле и ждать. Непонятно чего. Ветер крутил над полем тонкие, сверкающие полосы и круги – вихри позёмки. Над взлётным полем – серым и чёрным ковром. Один край тонул во тьме, на другом тянулся бетонный пирс, а за ним – свинцовое, кипящее море. Пенные волны ревели и бились в причал, оставляя клубы пены на сером камне. С диспетчерской башни метался огонь прожекторов – яростно-белые, слепящие столбы рвали тьму, гоняли пятна света взад-вперед по полю. Искрилась позёмка, снежные кольца извивались, будто плясали джигу в их свете.

– Чертовы федералы, гхалас через колено их мазер, нашли место для космопорта, – выругался парень ещё раз, стряхнул снег с волос – упали и прилипли ко лбу намокшие светлые пряди. Оглянулся и стиснул зубы. Крепко. Кое-кому эти ругательства слышать совсем не надо. И вообще, когда юный Эрвин гостил у дяди в Скалистых горах – далеко дома, на родном Семицветье – вот там был настоящий холод и снег. И ничего.

В ухе дёрнулась, запищала гарнитура приёмника.

– Внимание, говорит диспетчер Лоуренс. Эрвин Штакельберг, волонтёр флота – строгий выговор. Не забивайте канал связи. И… – бусинка в ухе была битая, звук немилосердно хрипел и трещал коверкая интонации – от шипения до ехидной издёвки – … Напоминаю, что уставным языками на территории корпорации являются русский, английский и испанский.

Ветер взвыл, напрочь забив воем остаток фразы. Эрвин мотнул головой и выдал:

– Ты, гхала`с фили, Вайя то мамо. И тех курвасса мит орен что здесь космопорт построили то курца с собой забери. И что в этой фразе не на уставных языках сказано?

– Второе, третье и девятое слово, волонтёр. Гаэльский, португальский, сербский и финский к уставным никак не относятся. Кончай языком трепать, парень, пока не узнал, что такое церковное покаяние. И оскорбление федерации заодно… – по ушам, молотом, хлестнул суровый рык. Корабельный капеллан отец Игнатий влез в перебранку, – отставить, я сказал. Во первых – диспетчерская служба это наземный персонал и флотским вы здесь ничего не сделаете.

– А вы, молодой человек, – Это уже к Эрвину, – имейте в виду – здесь не ваше захолустье, здесь люди говорят на одном языке а не на всех и сразу. Привыкайте, раз попали на флот.

Эрвин просто взял и отключился. Позёмка – витая, серебристая плеть прошелестела змеёй мимо глаз, заставив парня сморгнуть от льдистого блеска.

– Я и говорю на одном. На человеческом, – выругался Эрвин ещё раз в отключенный динамик. Ветер ударил опять, залепив снегом рот и вернув мысли прочь от короткой перебранки.

– Все таки тут, по сравнению с нашими горами, – аккуратно подумал он, переминаясь и перехватывая в руках дробовик, – не мороз а ерунда. Ноль градусов. Стандартная флотская куртка шутя выдержит.

Стандартная флотская куртка Эрвина сейчас кутала плечи Ирки… То есть Ирины Строговой, тоже волонтёра из Эрвинова десятка. Не к чему ей слышать эти матюги. Ещё возмутится, куртку назад отдаст да сдуру простудится. Вон сидит у огня – тут Эрвин украдкой обернулся, посмотрел назад, в полутьму. В дырявой бочке трепетал огонёк. Обильно политый бензином моток украденной проволоки чадил изоляцией, немилосердно плюясь дымом и рисуя копотью узоры на лицах матросов его отделения. Вот и Ирка – сидит, повернувшись спиной, прячет уши от холода. Ледяной ветер треплет капюшон, мотает и рвёт сбежавшие из под шапки чёрные пряди. И рука придерживающая воротник – уже белая вся. С моря – рокот моторов, шорох и плеск широкой волны – тупоносый, серый транспортный экраноплан, сложив крылья, упал на воду и замер, покачиваясь на волне у пирса. Люди развернулись к нему, загомонили – все вдруг и разом. Ирка вскочила на ноги, куртка сползла с плеча, с головы слетел капюшон – снежинки, играя, вспыхнули блёстками на ресницах, чёрной косе и короткой чёлке.