Роза Сергазиева - Картина

– Не смогла побороть любопытство? – прервала длинный монолог подруги Вера. – Теперь понимаю, почему Страхов взбешен – ты посягнула на его территорию. Любой мужчина поступил бы аналогично.

– Нет, все гораздо сложнее, – вздохнула Надя, снова всхлипнув.

Мастерская выглядела традиционно: огромная комната, пропахшая красками и растворителем, наполненная светом, бьющим сквозь застекленную часть потолка. Надя уже побывала, сопровождая Игната, в гостях у друзей-художников и знала, как выглядят подобные помещения. По периметру лицом к стенам придвинуты полотна в рамах. Трудно сказать, сколько их тут уместилось: десятки, сотни?

В центре – стол, на котором Игнат смешивает краски, весь в разноцветных подтеках. Рядом два мольберта. На одном завершенный портрет: молодая девушка, в легкой кольчуге – реконструкция под старину, сидит на поваленном дереве. Рука сжимает шлем, в зеркальной поверхности отражаются солнечные зайчики. Голова откинута, белокурые волосы легкой волной набегают на плечи. На втором станке тот же сюжет, но готовый лишь наполовину.

Надя скептически посмотрела на не завершенного клона: зачем понадобилось художнику копировать собственные работы? Хотя… Искусство – тоже бизнес. И репродукции, выполненные автором, продаются по той же цене, что и оригинал.

Томилина переключилась на сложенные вдоль стен картины и, двигаясь по кругу, развернула их лицом к себе. Получилась удивительная тематическая композиция: на нее смотрели люди в разных исторических костюмах, гусары и рыцари, арбалетчики и пушкари, пешие и конные. Надя остановилась в центре и переводила взгляд с одного лица на другое.

И вдруг…

Девушка зажала уши и пригнула голову к коленям: словно горная лавина, на нее обрушился умопомрачительный по мощности грохот. Хриплые голоса, крики, топот тысяч ног, лошадиное ржание, лязг металла о металл, команды и взрывы. В нос ударил запах пороха. По телу побежали струйки пота, страх ледяной клешней сдавил сердце. Собрав последние силы, Надя закричала и выскочила в спасительную естественность чердака. Навстречу, перепрыгивая через ступени, бежал Игнат. Дрожащая девушка прижалась к мужской груди, ожидая, что Страхов обнимет, успокоит и всё объяснит. Но вместо этого услышала разъяренный визг:

– Как ты посмела?!

Надя отпрянула и уставилась в пылающие злобой глаза Игната.

– Дверь б-б-была открыта, – начала оправдываться Томилина, но потом собралась с силами и вздернула подбородок: она ведь никакого преступления не совершила, лишь случайно заглянула в мастерскую, ничего не испортила, не разбила, не разлила.

– Не смей! – прорычал Игнат и, схватив девушку за руку, поволок вниз. Да так стремительно, что Надя с трудом успевала перебирать ногами, рискуя споткнуться и упасть.

В гостиной художник резко развернул Надю к себе и еще раз повторил:

– Запомнила? Никогда, повторяю, НИКОГДА не прикасайся к моим картинам!

– Но как… как, – Надя всё еще не верила в происходящее и попыталась восстановить не понятно по какой причине рухнувший мир в их доме с помощью неловкой шутки, – как же другие люди, которые приходят на твои выставки? Ты их тоже отгоняешь?

– Они смотрят тогда, когда я им разрешаю, – ответ показался Наде диким.

После этого эпизода солнце счастья, казавшееся навечно вколоченным в небосвод над их головами, рухнуло в ад (значит, подобные пертурбации происходят легко?). Игнат преобразился (или наоборот вернулся к истинному образу?): больше не дарил подарков, ел на кухне в одиночестве, вытолкнув девушку в коридор, не реагировал на слезы, не только не целовал её, но даже не касался.

Надя, словно наказанная (правда, непонятно за что), сидела целыми днями дома, взаперти. Выходить на улицу запрещалось, как и общаться с кем-либо по электронной почте (Страхов отобрал у Нади ноутбук вместе с мобильником) или телефону (когда Игнат работал в мастерской, то связь переключал на второй этаж). Продукты, заказанные через Интернет, доставляли прямо к порогу.

Девушка пыталась объясниться с художником, напомнить про то, что кроме обид, между ними существовала любовь. Но мужчина, запрокинув голову назад, лишь безумно хохотал. Любовь? Разве кто-то говорил о любви? Игнат, по крайне мере, ни разу таких слов не произнес.

– И давно ты маешься? – поразилась Вера.

– Вторую неделю, – призналась Надя.

– Не понимаю, – развела руками Краскова. – Мы живем не в средние века, плюнь на мужика и уйди, громко хлопнув дверью, чтобы стекла зазвенели. Можешь прямиком приехать ко мне.