Эрнест Зариньш - Когито Нон Эрго

***

Какими бы долгими были размышления мои по поводу преследовавших меня неприятностей, был только один выход, который я для себя видел. А именно скрыться от бытийного обывательского мира за ширмой снов, переживаний. Я начал чувствовать то, что чувствуют герои моих снов, верить каждому шёпоту моего бессознательного, уметь перемещаться из одного мира в другой, следить за чередой своих снов, причём чувствовать себя не просто как рыба в воде в том мире, в мире сновидений, но и очерчивать свою географию этого мира, каждый риф на моем пути, каждый остов давно затонувших кораблей памяти, и теперь, как мне кажется, мне уже реже надо всплывать на поверхность за новой порцией бытийности. Толковой работы не намечалось, и я нашёл такую, которая позволяла мне заниматься моим любимым делом, а именно думать, читать, заниматься собой. Порой, отъезжая от очередной станции метро, я начинаю судорожно отмерять время от отправления до моей станции, чтобы успеть вовремя вынырнуть из потока своих мыслей, ярчайших образов, тихого шёпота вечности, которую я научился конструировать.

Каждый день, ныряя в бешеный человеческий омут, ледяной и холодный, я боялся, что не смогу вынырнуть уже, что время затянет меня и уничтожит.

И именно моя способность тогда помогла мне. Я, вначале неумело, а потом и уверенно, начал учиться выцарапывать на заскорузлой, застывшей от холода времени, бересте реальности свои метки. Вначале, бережно взяв своё воспоминание, я отогревал его своим дыханием, вдыхал запах прошлого, как иная ищейка впитывает в себя еле заметные вкусовые метки подозреваемого, чтобы по следам вынюхать, найти одного из миллионов, и больше не выпустить, схватив его своей мощной пастью, впившись до костей. И я, таким образом, находил свои «отметки» во времени и пространстве, их реальность всплывала в моем воображении и влияла, в свою очередь, на реальную, хоть и постылую, окружающую реальность. Была лишь одна проблема, система, которую я придумал, чтобы отмаркировать своё существование на планете Земля, начала давать сбой. То есть не то, чтобы я начал, как говорится «терять нюх» (кстати, меткое определение, как по мне) Скорее уж наоборот. Нюх начал терять меня. Например, один раз я хотел уже «перепрочувствовать» очередной этап моей жизни, и не смог погрузиться в ту, прошедшую реальность, я начал перелистывать страницы воспоминаний, как будто книгу, которую закрыл, не успев заложить. Пролистывать, естественно, лишь в строго определённом месте, но без особого успеха. Со временем начал замечать, что те воспоминания, которые стираются, находятся ближе к середине существования.

В свою очередь со временем начало приходить осознание того, что все мои метки имеют свои подразделы, свои коннотации, первые – безусловно радостные метки, вторые важные метки, не несущие позитивного или негативного настроя, и третья – воспоминания, которые хотелось возвращать, несмотря на их тяжесть в восприятии. Последние были связаны с теми событиями, которые буквально впились в мою реальность, вызвали в этой реальности переворот, дали очередной толчок в развитии, в плохую, либо хорошую сторону, не важно.

Я с трудом разлеплял глаза, бил по боку свой электронный зеленоглазый будильник, сгонял с коврика рыжего кота, который недовольно мурлыкал на своём кошачьем мате, и буквально тащил свои ноги в ванную. Недосып на лицо, постоянная небритость и несвежесть.

Выходя на улицу, я старался спрятать свою несвежую физию в капюшон толстовки, плюс поднять как можно выше куртку с серой меховой опушкой.

Погода только способствовала приступам хандры, жёлтые остовы городских зданий поглощали густую гущу серой осенней слякоти вперемешку с лужами. Ржавые подоконники принимали новых и новых пернатых обитателей, которые копошились на них, в надежде спрятаться от беспристрастных капель дождя, при этом сгоняя соседей, лелеющих такие же надежды. Но проходило пару минут, и чёрная тень победившего в борьбе ворона уже расправляла крылья и величаво продолжала путь. В основном вороны слетали в подмерзшие городские лужи. Каким бы ты не был горделивым круком, тебе также как и всем хочется есть. Городские чайки и вороны, как солдаты вышагивали по талой воде, периодически останавливаясь, подгибая лапу, распушали и вытягивали свои чёрные шеи, как будто чёртики из табакерки. Чёрные глаза, которыми они смотрели на проходящих людей, были такими грустными, пронзительно-понимающими, словно они уже знали будущее этого города, ощущали его незримую гармонию, тонкие паутинки невидимых связей, понимали правила, по которым он живёт.