Эрнест Зариньш - Когито Нон Эрго

Так и произошло. После того, как мне заявили, что должности рабочего для меня нет, есть только должность, которую можно было охарактеризовать как «подай-принеси-замеси раствор-повесь флажок», я в первый раз сам, толи от усталости в поисках работы, толи от нервов, а может от того, что мои мысли уже были направлены на поиск некоего домика у дороги, бросил «Спасибо, я перезвоню» и удалился.

Как же я после этого улыбался сам себе, когда сидел и лопал мороженное в привокзальной забегаловке… Видимо улыбка отразилась-таки на моем лице, что вызвало нездоровый интерес немолодых дам, коротающих здесь время до отправки своих составов, седобородых бомжей, немногочисленных семейных пар, которые были здесь в явном меньшинстве.

Отлично, подумал я, видимо для них я очередной городской житель, который от бытовухи тронулся умом. Меня же просто забавляло, что в этом городском муравейнике я могу быть не только муравьём, беспрекословно выполняющим свою работу под диктовку социума, а тем, кто волен отказаться и плюнуть на диктат урбанистического алчного и бездумного правления. Пусть и так. Пусть лишь на уровне директора фирмы, но всё же…

Усевшись поудобнее на скамеечку на перроне, я ел самое вкусное в мире мороженное, и улыбался себе. Мир и разум, они намного прогрессивнее любой, самой прибыльной работы. Они, и только они могут оставить след в нашей неспокойной жизни. Только времени на то, чтобы остановиться, задуматься, начать идти в свою сторону против протоптанной дороги на кладбище, увы, чаще всего не хватает.

Для меня это моё небольшое «расследование» стало таким вот шансом вырваться из удушающей действительности, которая загоняет нас, словно рыб в широкие, но все-же ограниченные верши. И чем дальше по жизни, тем верши все уже, кто ж этого не замечал?

К счастью, денег хватило ещё и на рожок с тмином, а также на пачку кефира, на сегодня, к сожалению это наверняка должно было остаться единственным моим ужином.

Но загадка, которая увлекала меня, отчасти заглушала даже голод.

Грохот возвестил мне, что пора поднимать своё заднее место, и следовать к вагону. Когда я уместился на уютное кресло, специально выбрав то, что было поближе к окошку, с которого должно быть видно поселение за насыпью, я услышал странный мотив, который доносился из тамбура. На удивление, из двери вышел не мальчишка с гитарой, и даже не очередной сборщик средств с бегающими глазами, красными от похмелья. Из двери появился дед, какой-то ну уж слишком нескладный, да и выглядел он как-то неуклюже.

Несмотря на шапку-ушанку, натянутую почти на самые брови, дедушка был одет в старый коричневый пиджак и в рубашку, застёгнутую по самое горло.

Лицо покрытое плоской, лопатообразной бородой периодически косилось на пассажиров электрички, но самое странное было не это.

Странным был инструмент, на котором играл старичок. Это была необычная такая смесь шарманки и музыкальной шкатулки.

Иногда из ящичка посередине периодически повторяющейся мелодии доносились звуки похожие на скрип велосипедного колеса, а потом тихие звуки, больше всего похожие на удары маленьких барабанов.

Что-то эти звуки мне напоминали, но я затруднился с ответом на вопрос что именно.

Старичок прошёл по вагону, вышел в тамбур, и мне почему-то стало очень грустно. Он то даже денег не собрал толком. Хотя, судя по его уверенной походке, сбор денег уже ничего особенно не решал в его нелепой, возможно, полной трудов и свершений, но по итогу такой бесполезной жизни.

Я даже на минуту отвлёкся от пейзажей за окном, так мне захотелось последовать за ним туда, в глубину его тёмного железнодорожного бытия, расспросить его о жизни, о горестях и радостях, поджидавших его там, на окраине, за пределами железнодорожного состава. Я запихнул в сумку свой плеер, в пакет положил недоеденный рожок, и двинулся за ним, сжимая в руке квадратную зелёную пачку кефира.

Когда я вышел в тамбур, то от шарманщика не осталось и следа, я закурил, и заглянул в маленькое окошечко двери, ведущей в соседний вагон. Что-то странное валялось на полу, я не придал этому внимания. И тут пришла какая-то слабость во всем теле, казалось ни один мускул не хотел повиноваться. Время остановилось, как в тот раз, в доме, и я увидел того же парня, который в этот раз показывал на зачирканное окошко тамбура, и словно бы кричал что-то, но звуков не было слышно.

Я хотел было повернуться к двери, но не смог, мышцы были как будто-бы заморожены. Последним усилием воли я собрался, и всё-таки смог оторвать спину от стенки тамбура и заглянуть в темнеющую даль. Тёмная крыша и побелённые ставни мелькнули рядом с раскинувшей свои ветки ивой, рядом с небольшим заборчиком, недалеко от леса. Но рядом не было никакой станции. Я подумал, что это, видимо, морок какой-то одолел.