Юлия Власова - Таймири

Колокол может звонить всего в нескольких случаях. К началу занятий призывает звонкий колокольчик, младший брат бронзового великана. Средний брат, медный баритон, подает голос лишь тогда, когда нужно добудиться какого-нибудь преподавателя. Захочешь ты разбудить, скажем, достопочтенного старичка Ризомерилла, начнешь стучаться к нему в дверь — тут-то он и выскочит. Сперва лекцию о хороших манерах прочтет, потом поинтересуется, отчего ты его из ушата не окатил. Почему только в дверь колотил, как ополоумевший. Колоколу таких вопросов не задашь.

Еще бывает звон, от которого музам и профессорам делается не по себе. Его зовут погребальным. Скончался ли кто в училище или в округе, так и знай: будет с утра, не смолкая, колокол бить.

Этот пронизывающий сигнал остановил Папируса у самого входа в мастерскую, и он вспомнил, что во время пробежки от флигеля к воротам видел мельком необычную картину. Сейчас эта картина встала у него перед глазами так явственно, что он не смог не обернуться. Под искореженной тенью мертвого дерева какая-то девушка рыдала над странного вида свертком. Подойдя ближе, Папирус узнал в плакальщице Таймири.

Эльтер умер еще ночью. Похоже, он даже не смог добраться до дупла — так быстро покинули его силы! От него не осталось ничего, кроме одежды; прах его развеял по пустоши ветер. Не будет отныне звучать свирель, не расцветут луга на истощенной почве.

Иссякли потоки слез, и теперь Таймири просто глядела в одну точку.

Папирус осторожно потряс ее за плечо:

— Э-эй! Ты как? Что стряслось?

Под занавесом спутанных волос скрывалось бледное, заплаканное лицо и застывший, словно каменный, взгляд. Таймири походила на печальную статую, которую зачем-то вынесли в пустошь.

Папирус не умел утешать. Он наплел с три короба всякой бессмыслицы в надежде, что Таймири эта бессмыслица успокоит. А потом заметил, как она что-то чертит пальцем на земле.

— Что это? — спросил он.

— Могилка, — прошелестела Таймири в ответ.

— Руками вряд ли раскопаешь. Тут понадобится заступ, — заметил Папирус.

— Поищи в дупле, — безучастно сказала та.

В дупле не нашлось ничего, похожего на лопату, и тут у Папируса возникла идея.

— Мы можем похоронить останки иначе, — вернувшись к Таймири, сказал он. Та окинула его недоуменным взглядом. — Корни образовали в почве большие полости. Готовые ямы, можно сказать. Чем не место для погребения?

Они вместе пошли посмотреть на ямы. Корни проделали в земле настоящие туннели, так что туда можно было по локоть засунуть руку.

— Ах! Это я во всем виновата! — вздохнула Таймири, пряча сверток под землю. — Если б я не задумала сбежать, ничего бы не случилось, и Эльтер остался бы жив.

— Иногда, — задумчиво сказал Папирус, — нам не дано выбирать. Мы просто действуем, и судьба решает за нас. Кстати, — спохватился он, — у меня для тебя новость. Зря я, что ли, в библиотеке всю ночь проторчал?! Вот, читай.

Папирус развернул перед нею желтый пергаментный свиток, прихваченный из читального зала.

— Нарушение правила номер один, — проинформировала его Таймири. — Из библиотеки ничего таскать нельзя.

— Знаю, знаю, — отмахнулся тот. — Если б речь шла о какой-нибудь безделице, я бы и не стал. Но ты прочти…

Таймири выхватила пергамент у него из рук. Широким каллиграфическим почерком в свитке было написано следующее:

А ниже была приписка:

«Лунный камень не должен почернеть. Если это произойдет, он навсегда останется камнем, и столбы адуляра не смогут превратиться в деревья, коими по природе являются».

— Луг взрастить, луг взрастить… — как в полусне, бормотала Таймири. — Эльтер был мастер взращивать луга. Но что за лестница?

Папирус пожал плечами:

— В ней-то, по-моему, и суть. Надо искать «лестницу в никуда».

— Думаешь?

— Да ведь поэт прямо к музе обращается! А вдруг эта муза — ты?!

Таймири фыркнула:

— Я? Я никуда не годная, недоученная муза! Меня если и попросят, то только на выход! Но лестницу, ты прав, отыскать не помешает. Только вот с чего начать?

— Начни с мастерской, вернее будет, — посоветовал Папирус.