Юлия Власова - Таймири

Празднество посвящения в воины закончилось поздно, шумными танцами и улюлюканьем под грохот тамтамов. А с рассветом в племени потекла обычная, размеренная жизнь, и никто даже не заговорил о вчерашнем торжестве. Индейцы попросту молчали, занимаясь каждый своими обязанностями.

Кариона это потрясло. У него в университете прошедшие грандиозные события могли обсуждаться целую неделю, а то и больше. Студенты не упускали случая, чтобы не напомнить друг другу о том или ином забавном происшествии на празднике. Но здесь! Здесь у участников торжества, похоже, напрочь отшибло память. Они вели себя так, будто ничего особенного не случилось. Карион знал, что посвящение — важный ритуал и с бухты-барахты не проводится. В умных книгах он читал, что в стране Лунного камня индейцы горных племен к посвящению готовятся и духовно, и физически…

— Ну, да! И духовно, и физически, как ты говоришь, — сказал Остер Кинн. — С достоинством живут, с достоинством и празднуют! Молчание — золото. И сегодня, по обычаю, следует молчать, чтобы наполнить свой сосуд золотом до самого горлышка.

— Какой сосуд? — попытался уточнить Карион.

— Тссс! — Собеседник прижал палец к губам. — Меня накажут, если узнают, что я с тобой болтал! Подумай об этом сам. А вечером тронемся в путь.

Когда они вышли из лагеря, луна освещала тропу, повиснув в небе ярким серпом. Гнулись на ветру сосны, клокотала вдали река, а воздух полнился ароматами леса.

«Вот оно, воинство за плечами! Вот они, верные друзья! — восторженно подумал Карион. — Таких друзей невозможно подкупить, их нельзя отыскать. Они находятся сами, в непредвиденный час».

Если б Минорис знала всю подноготную про Каэтта и Ипву, то ночами бы не спала, у дверей бы философа сторожила! Ардикта взрастила Каэтту с младых ногтей. Воспитала, заменив ему мать, которая, по неизвестной причине, оставила младенца у ворот в мастерскую.

«Но сколько же Ипве, в таком случае, лет?» — спросит сбитый с толку наблюдатель. Не удивится лишь тот, кто наслышан о способности верховной преподавательницы к превращениям. Она без труда изменит свой облик, если в том станет необходимость. И вас научит, если вы ее, как следует, попросите. Каэтту ведь научила! Состариться и помолодеть за минуту не каждый может. А философу это под силу.

Когда Ипва подолгу простаивает с ним на башне, ни у кого не вызывает сомнений, что обсуждают они исключительно методику преподавания или организационные вопросы. Никому и в голову не придет, что под звездами, на ветру, могут делиться друг с другом новостями мать и сын.

— Исправна ли твоя динамо-машина? — поинтересовался Каэтта, когда они стояли рядом против ветра, держась за перила. Лунный свет отражался в объективе телескопа, а внизу, в саду, фонарным светом были вычерчены аллеи.

— Конечно! Что с ней может статься! — ответила ардикта. — Зачем спрашиваешь?

— Просто меня тревожит, что ты подвергаешь себя смертельной опасности, когда здание мастерской более чем обеспечено электроэнергией.

— Ах, ты же знаешь, у каждого свои причуды! Никакой опасности не существует, уверяю тебя! Незачем беспокоиться. Скажи лучше, как обстоят твои дела. Появились ли ученицы?

— Увы, пока нет, — вздохнул Каэтта. — Но я надеюсь, что Минорис или Таймири когда-нибудь навестят меня в обсерватории…

При звуке их имен Ипву проняла дрожь, глаза забегали, но сын этого не заметил: ночной покров скрывает чувства, написанные на лице.

— Минорис уже моя ученица, поэтому не рассчитывай на нее, — сказала Ипва. — На Таймири тоже особых надежд не возлагай. Она подопытная…

— Подопытная? — Каэтта изогнул одну бровь и обратил взгляд на ардикту, которая в этот момент повернулась к нему спиной. Она поняла, что проговорилась. — Подопытная? Мама, не ожидал от тебя такого!

— «Мама»! Как давно я не слышала этого слова! — попыталась сменить тему Ипва.

— Нет! Ты мне лучше скажи, с каких это пор ты ставишь эксперименты над людьми?

— Ах, избавьте меня от нравоучений, господин Каэтта! Я не намерена раскрывать перед вами карты, — сказала ардикта и заспешила к лестнице. Но философ с быстротою молнии схватил ее за запястье:

— Как вам будет угодно, — проговорил он. — На самом деле у меня к вам очень много вопросов, матушка. И на все эти вопросы вы дадите мне ответ. Не сейчас — так потом.

В тот самый миг, как он ее отпустил, своевольный месяц спрятался за тучами. И философу показалось, будто тень наползла на весь мир.