Расселл Джонс - Люди с того края. Вторая книга дилогии

Его грудь еле заметно поднималась. Из-за проймы белой футболки выглядывали чёрные кучерявые волоски, а густая борода, выросшая за время сна, закрывала всю шею. У него был ген повышенного роста волос, как-то связанный с кожей. Поэтому этот ген не отключали, как другим мужчинам: чтоб не рисковать. Из-за этого папа Саид выглядел как традиционно рождённый – с бородой и волосами на груди и вообще везде, на плечах и даже сверху на пальцах!

Всякий раз, замечая его волосатость, я радовалась, потому что вообще-то я была традиционно рождённая. Мои гены совсем не корректировали, поэтому я была толстая и с прыщами. И я не могла питаться как все, потому что мне требовалась дополнительная порция клетчатки. И, конечно, как у всех дикородных, у меня был синдром Ярвинен – болючие первые дни цикла. Так что с папой Саидом у меня получалось как бы родство, потому что про него тоже часто думали, что он не из горожан.

Я им с папой Джо была не биологическая, и какое-то время я здорово переживала из-за этого. Потому что сразу было видно, что они мне не кровные: папа Джо высокий мулат, а папа Саид европеоид. А я строго афро, другой комплекции, и на лицо тоже другая. Конечно, никто меня не дразнил… Только очень давно, в подготовительной группе перед школой, один мальчик сказал, что я росла у мамы в животе вместе с какашками. Это было ужасно! Меня сразу принялись утешать. И потом этого мальчика перевели от нас. И больше никто и никогда не говорил ничего такого, но я помнила тот случай. Я-то видела разницу – и переживала! А потом одна школьная консультантка в лагере подсказала мне, где мы с папами похожи – где мы с ними родные. С папой Джо у нас общие воспоминания, потому что он чаще возился со мной. А с папой Саидом нас объединяли отличия от остальных «чистых» людей.

Правда, просыпался он, как и все «чистые», медленно. Я-то всегда первой вылезала из своей капсулы.

В одном старом шоу – кажется, в «Стартреке» или в «Космобатах» – людей в гиперсне сравнивали с котами Шрёдингера: мы одновременно были и не были. Но мне больше нравилось, что говорила диджейка ночного эфира на лагерном радио: гиперсон – это как нырнуть глубже во время, а пробуждаться – это всплывать.

На уроках нам рассказывали, что гиперсон не останавливает процессы в организме, а лишь ощутимо замедляет. Мы всё равно росли, менялись. Пробуждения были нужны, чтобы проверять состояние здоровья и корректировать процесс, ну и для обслуживания корабля, конечно – у каждого были свои обязанности, а дети должны были учиться.

Был ещё стасис, или «заморозка». Он был намного дешевле – и опаснее. Рискованная малоизученная штука, которую так и не смогли толком наладить – ну, до положенных трёх десятых процента брака. На уроках нам рассказывали, что в гиперсне отлавливали и этих трёх человек из тысячи, превращая их лишь в сотые процента необратимых патологий, а в стасисе уже ничего нельзя было исправить. Уснул – и как повезёт. Поэтому на наших кораблях его и не использовали.

Как нам объясняли, стасис было технически невозможно отладить. Ведь, кроме последствий заморозки как таковой, влияет технология подпространственных тоннелей. А для подпространственных тоннелей нужен огромный корабль – точнее, целая установка размером с корабль. Одноразовая установка. И для неё гиперсон не годится – требуется что-то более «кондовое», как объяснял папа Джо.

Вообще тоннельники для Первой волны – это совсем не те тоннельники, которые были на маршрутах «Земля – Марс» или «Земля – Титан». Для входа и выхода из этих тоннелей внутри Солнечной системы установили огромные «врата». Они были такие большие, что многие можно было различить с Земли. А вот сделать корабль, который будет для себя «вратами», оказалось в тысячу раз сложнее. Каждый этап испытаний и без того длился по несколько лет, и никто не хотел ждать ещё. Поэтому корабли получились одноразовыми.

У нас, во Второй волне колонизации, всё было намного продуманнее: когда корабли прыгают, не спит только дежурная вахта. За то время, пока мы приближаемся к планете и готовимся к следующему прыжку, успевают смениться три рабочие вахты. А помощь в обслуживании корабля одновременно является проверкой здоровья. Но главное отличие прыжков от тоннелей в том, что мы по-настоящему ныряем сквозь время!

У Первой волны всё было просто: они ушли в сто восемьдесят первом году, пробуравились каждый к своей планете, а когда они вышли, на Земле прошло три года. Столько было затрачено на безопасную дистанцию от нашего Солнца плюс в точке прибытия. И ещё немного «слопал» тоннель. Нам на уроке перечисляли точные цифры, но учить это было не нужно, потому что это вообще не люди считают.