Расселл Джонс - Выше головы!

Таможенник в десятый раз перечитывал мои документы. Только подумать, какой ответственный человек!

Единственным ориентиром на его широкой физиономии были аккуратно подстриженные усы, лоснившиеся от пота. Время от времени он, не глядя, протягивал руку к краю широченного стола, доставал из коробки очередную салфетку, вытирал лицо и бросал влажный белый комочек куда-то под стол — в утилизатор. Но так как лицо у него было большое, а усами он занимался в последнюю очередь, то салфетки на них не хватало, и они продолжали поблескивать.

На коробке с салфетками было написано «Полуденная роза». Однако таможенник благоухал тушёной рыбой. Наверное, под «розой» подразумевался цвет. Или тактильные ощущения?

— Поня-атно, — пропыхтел таможенник и оценивающе взглянул на меня, постукивая толстыми пальцами по экрану столешницы. Экран не реагировал — видимо, учитывал привычку.

Маленькие глазки чиновника были преисполнены подозрительности. Взгляд ползал вверх-вниз — искал, за что зацепиться. Он очень старался — маленький ответственный человечек на работе, которая давно уже ничего не значила!

Было время, когда таможни стояли на границах государств и проверяли людей и грузы. Причём делали это без поддержки логосов и камиллов — только опыт, интуиция, внимание да ещё собаки, которые вынюхивали запрещённые вещества.

Теперь от той таможни осталось одно название. Светлое просторное помещение с высокими потолками, стол у одной стены и диваны для ожидания у другой. Это мог быть и кабинет доктора, и приёмная администратора. Всё-таки независимая автономная станция — не другая страна! Но правила никуда не делись, а значит, их можно нарушить, осознанно или нечаянно. Особенно если перевозить что-нибудь нестандартное. Например, меня.

— А почему вы не провели его через Карусель? — поинтересовался таможенник.

— Через что? — мой сопровождающий очнулся от дремоты, в которую он погружался на каждой проверке — а их было изрядно!

— Через пост техников, — объяснил таможенник. — Пятый блок, офис 5-3-15.

Услышав номер, я осознал, что так и не разглядел табличку на двери, через которую мы прошли пятнадцать минут назад. «5-3-15» помню и «Технический проверочно-пропускной пункт», а ещё — как сопел лейтенант Нортонсон, недовольный очередной задержкой.

— Мы там были, — отозвался лейтенант.

Он умело подавил зевок и расправил плечи, потягиваясь.

— Были. И нас послали сюда.

— Такой крюк сделали! — таможенник достал ещё одну салфетку. — Можно было связаться и уточнить, — и он принялся обрабатывать сначала усы, и уже потом щёки, переносицу и лоб. На лоб салфетки не хватило.

— Мне в любом случае нужно было туда зайти, — объяснил Нортонсон. — А если они ошиблись, мы можем вернуться. Время до отлёта ещё есть!

Последние слова выдавали его настроение. Судя по всему, полсекунды до взрыва. А может быть, полгода. Интересно, каким он будет, этот взрыв? И будет ли вообще? Что расположено с другой стороны этого непрошибаемого спокойствия?

У лейтенанта имелся адский запас терпения, в чём я неоднократно убеждался за последние три дня — те самые три дня, которые входили в его законный отпуск! Конечно, ему компенсируют это время. Но отпуск дома и близко не стоит с отпуском, проведённым на станциях Солнечной системы.

Однако Нортонсон ни разу не пожаловался. Об испорченном отпуске я узнал, когда перед ним извинялись. Он же пожимал плечами и напоминал, что это его долг. Всё-таки он был представителем Администрации «Тильды-1» — станции, куда меня отправляют и где я останусь на всю жизнь…

— Так нам возвращаться? — переспросил лейтенант. — На эту, как её, Карусель?

— Нет, нет, не надо, — вздохнул таможенник, нервно комкая салфетку. — Если они направили ко мне… В нём же нет никакой электроники?

— Только это, насколько мне известно, — и Нортонсон пальцем постучал себя по задней стороне шеи — там, где начинается затылок.

Я мог бы увидеть этот жест, если бы скосил глаза и слегка повернул голову. Но я и без того знал, куда именно он укажет. Просто не хотел смотреть. Достаточно было того, что я думал об этом месте и о том, что там находится. Думал, ненавидел свои мысли и не мог перестать. Чарли это тоже не нравилось. Но он нашёл свой способ забыть о «белой обезьяне».