Дмитрий Воронин - Живой щит

Даже если только мне она в конечном итоге и достанется.

- А чё у нас-то? У нас все, как всегда...

- Слушай, Лёшка, имей совесть. Я же тебе рассказал. Сам понимаешь, о вашем мире я ничего не знаю.

- Да и я то... Ты не думай, я инфа... инфу... информированный, но... тут лешак на мгновение замялся, очень уж не хотелось признаваться, - но не очень чтоб уж... Да и какие здесь новости. То ваш брат рыцарь в пущу забредет, так от него окро-мя брани ничего и не узнаешь. Или вот, как-то помню, девицу в лесу встретил. То ли ее мачеха из дома выгнала, то ли сама удрала, кто ее разберет. Так у той только всхлипы да причитания. Не ешь меня - вопит. А разве я когда кого ел? Ну, может, по молодости... Вывел ее из леса, да только ее и видели. Аж пятки засверкали.

- А отшельник?

- А-а-а... Ну, то давно было.

- Так уж и давно? Сколько лет?

- Сколько? А чё мне их считать-то, годы? Они ж все похожие. Вот та девка, так она после отшельника была. Да, помню, рыцарь тут с волками подрался. Я волков шуганул, а ему говорю: "Мил человек, не можно так. Они же голодные, а кряквой не питаются и шишки грызть не приучены. Они же только твоего коня хотели, так отдал бы, они бы и убрались восвояси". Так и сам мечом по лбу получил - вот, до сих пор зарубка осталась... Злой человек, нехороший.

- И что, он так-таки спокойно и уехал? - поинтересовался я, хотя был вполне уверен в ответе.

- Ну... - протянул Лёшка. - Не так чтобы и уехал... Нет, я его не ел, но заплутать - заплутал. А там, глядишь, и волчары наши местные с силами подсобрались... Вообще-то волков развелось многовато, он там штук десять положил, да и сам... Словом, и лесу хорошо, и мне ся... се... сатисфакция вышла.

Некоторое время мы шли молча. Собственно, молчал я, а Лёшка, видимо, решил, что сморозил глупость, и тоже не лез с разговорами.

А я и не думал о том идиоте, тем более времена давно минувшие. А думал я о том, что завтра, наверное, вообще не смогу ходить. Поскольку ноги горели огнем, а кое-где и кровоточили. Поэтому я старался шагать как можно осторожнее, чтобы не наступить в сотый раз на что-нибудь острое. И все равно наступал.

Тем временем заметно стемнело. Лес стал более редким, но все же не настолько, насколько хотелось бы. Но теперь почти не было видно, куда ступать, - спустя минут двадцать я все же не углядел очередную шишку и благополучно наступил на нее всей массой тела.

- Скоро уж... - оглянулся на мой рык лешак. - Слышь, ты, витязь... Ты уж не бери в голову-то. Я тебя прямо к жилью веду, честно. Не плутаю. Уж совсем рядом.

И тут мы вышли на поляну. Не то чтобы большую, но все же приличную метров тридцать в поперечнике. Здесь было заметно светлее - луна была хоть и поменьше, чем на Земле, но светила достаточно ярко. На полянке стоял домик... нет, скорее землянка, поскольку крыша была немногим выше моего роста. Возле землянки, прямо посреди поляны, рос здоровенный, я таких и не видел никогда, дуб. То есть я, конечно, не мог разглядеть, дуб это или еще что, но почему-то сразу определил это могучее дерево как дуб и ничто иное.

Внезапно Лёшка встал как вкопанный, да так неожиданно, что я чуть об него не споткнулся.

- Ты что?

- Тихо!

Тут оказалось, что у лешего не просто большие, а огромные уши, которые он развернул и принялся ими, как радаром, прощупывать полянку.

- Что случилось? - спросил1 я шепотом, рефлекторно припадая на колено. Этакая, знаете, привычка - представлять собой меньшую мишень. Наследие десантного прошлого. Спасибо, недолгий период ношения скафандра не дал отмереть рефлексам.

- Здесь плохо пахнет... - сказал лешак еле слышно. Мне показалось, что по его бугристой коже прошла дрожь. - Очень уж здесь плохо пахнет, витязь.

- Не иначе как человечьим духом...

- Угу... Вы, люди, всегда воняете, как... как люди. Ваш запах ни с каким другим не спутаешь. Я чуткий, я далеко запах слышу. Но только тут пахнет еще кое-чем. Кое-чем очень неприятным и нехорошим. И мне совсем не хочется туда идти.

Ты, понятно, можешь шагать - вот он, ночлег-то. А я не пойду, дурно там пахнет, ой как дурно...

- Чем же это? - Я постепенно начал терять терпение. Этот не в меру словоохотливый пень способен кого угодно довести до бешенства. - Ты можешь говорить короче?

- Кровью, - сказал, как отрезал, леший. - Здесь пахнет свежей кровью. Человеческой. Ну, я пошел. Бывай, витязь...

Минут десять я уговаривал Лёшку не трусить - наверное, из-за того, что жутко струсил сам, был достаточно красноречив - и в конечном итоге уговорил. Но лешак выставил категорическое условие - я иду вперед, а он прикрывает путь к поспешному отступлению.