Валерий Сабитов - Миражи Предзеркалья. Роман-мистерия. О лабиринтах и минотаврах плоти, разума и души

Я с трудом отогнал желание развернуть кресло. Помог приступ страха – у люка притаилось нечто непонятное. И автоматом повторил вопрос:

– «Что же с ней произошло?»

Только думал я не о капсуле, а об Илоне. А тот, кто владел Перископом, продолжал поднимать мне веки.

На экране появилось пятно из разноцветных колец. В сопровождении того же голоса. Я подумал, что и мозг «Ареты» сам, без посторонних из Пустоты, способен сплести этот голос из многих мне известных. Только чтобы сдвинуть равновесие в моём сознании. Остатки равновесия.

– Перед тобой развёртка излучения во времени, созданного объектом, уходящим в вакуум подобно «Арете». Как было при вашем старте. Картинка знакома? Видел на испытаниях Сибруса? Теперь, для сравнения, аналогичный анализ следа капсулы Илоны.

Нет, это не программа, вложенная в «Арету». До такого на Земле не додуматься. Мысль не очень успокоила. Вот и второе пятно, рядом с первым. Тут плюс ко всему три ярких розовых лучика, исходящих от центра. Твёрдо помню: на снимках, оставшихся в архиве Вакуумфлота, розовых лучиков нет. Следовательно, не то?

– Капитан Алекс, ведь люди в испытаниях Сибруса не участвовали? Вы – пионеры. Генерального очень торопили…

Нет, это не Перископ. И не Шар. И не «Арета». Уж крайне хитромудро.

– А без лучей – полная идентичность. Не так ли?

Вопрос не требовал ответа, и я промолчал. Да и кому отвечать? Демонстрация-то ведётся из моей идиотской башки. «Тупая башка» – так выражались мои оч-чень дальние предки. Ногам вдруг стало жарко. Я опустил голову. Плоскость пола закрыл жёлтый песок, знойный ветерок ворошит его, закручивает лёгкими вихрями. У левой ноги застыла серая ящерица, взирая на меня чёрными влажными глазками. Натуральный песочек. Не исключено, именно с той обитаемой планеты, которую нам не мешало бы отыскать. Если очень-очень сильно пожелать, можно там приземлиться. Припесочиться… Я бы остался там. Ящерка симпатичная. Но голос не даёт сосредоточиться. И те, что выжидают в каютах…

– Итак, Илона нырнула в вакуум. Теория Сибруса предусматривает такую возможность. Вспомни, Алекс: для глубинного проникновения необходимо создать вокруг уходящего объекта пиковый заряд, всплеск информационно-энергетического поля, рождённого чувственно мыслящим мозгом. Чувственно! Эмоционально! Человеческим мозгом, к которому подключена машина Сибруса.

Ну-у, закрутил… Ляп ведь получается. У меня даже самочувствие улучшилось. А комочек страха, цепляющийся за затылок, ослабил хватку. Всё-таки мой собеседник не суперсущество из центра Туманности Андромеды. И я не без ехидства спросил:

– Как же она смогла проделать такое без машины, существующей в одном экземпляре, на «Арете»? Или техника не обязательна? И есть люди, способные обойтись без…

Он перебил меня:

– Я всего лишь интерпретатор, капитан Алекс. Феномен человека не воспроизвести никакой интеллектуальной системе. Я – всего лишь ингибитор течения времени…

«Ингибитор!» Мысленно я послал его. Очень далеко. В больной голове заворочались тяжёлые камни, стало не до посторонних голосов. Надо подумать самому, без внешних стимуляторов. Я отключил внимание от «ингибитора». Жарким потом обдало лоб и руки. Ведь мне подсказывают: Илона исчезла туда, где сейчас гуляю я с одичалой командой. Вселенная, конечно, бесконечна. Хотя никто не понимает, что это такое. Вакуум превосходит Вселенную во всём. И первое и второе бесспорные заключения проверить никак. Что тут важно? А то, что для вакуума требуются иные мысли и слова. Из тех самых, очень древних запасов.

Великая Пустота – она всюду, во всём, везде. Лично я локален и в пространстве, и во времени. Когда-то меня не было, когда-то опять не будет. Нигде. И длительность, и протяжённость мои – они исчезающе малы. Их почти нет.

Болтливый «интерпретатор-ингибитор» утверждает: человек неисчерпаем. Со стороны, может, так и кажется. А изнутри мне понятно другое: рождённый умереть во всём одноактен, одномоментен. Как ни тянется этот разовый акт, край вот он, ближе локтя.

Последняя демонстрация «великого ингибитора» показала: анализируя себя, я способен осознать всякий раз один только слой собственной жизни, тонкий до крайности и далеко не важнейший. Моё настоящее, где и обитает субстанция жизни – всего лишь лабораторный срез, помещённый на стёклышко под чьим-то микроскопом. Вот только вопрос не даёт покоя: на чьём столе микроскоп?

Экран показал какое-то лицо. Я не вспомнил его, но оно явно имеет ко мне прямое отношение.