Лен Гроссман - Бедный Йорик

Для Гамлета сцена на кладбищенском пятачке – прощание с обещанием, проводы мечты. Только здесь он понимает, что от прошлого ему достался один только прах, и поправить уже ничего нельзя.

«Бедный Йорик!..» В этой фразе звучит немереная тоска. Это печаль по невозможности снова распахнуть дверь в детство. Лучше и не пытаться вспомнить код, что открывает все двери.

Кроме этой.

К этой двери нет кода.

К ней нельзя подобрать отмычку, а ключ утерян давно и навсегда. Взломать ее не по зубам никому. Даже тем, кому кажется, будто им все по плечу, – инопланетянам земного происхождения.

У героев серии фантастических историй под названием «Бедный Йорик» от детства осталось не так уж много. Поначалу кажется, что их это ничуть не смущает. Тем более что всегда не так уж трудно укрыться от правды за бравадой. Все равно за какой. Возможностей для этого хоть отбавляй. Можно, например, спрятаться за не такой уж прочной броней космического корабля. Или нацепить на себя самый нелепый изо всех маскарадных костюмов – скафандр для выхода в открытый космос.

Но любая попытка вернуться в то, что утрачено, обречена на провал. Пройдет не так уж много времени – и герои серии поймут несостоятельность затеянной ими игры, безуспешность подмены, гибельную суть лжи во спасение. И лишь воспоминание о счастье, магическое заклятье «Бедный Йорик!» будет по-прежнему звучать в их ушах.

Эхо символа.

Отклик проклятья.

Тающий знак беды.

– Так вот где прячутся боги Олимпа! У жертвенника, объятого пламенем!..

Четверо астронавтов, которые неторопливо завтракали вокруг пластикового стола, приветливо помахали опоздавшему коллеге. На краю стола стоял сандвич-тостер. В эту минуту примитивное устройство изо всех сил тужилось, пытаясь превратить в бутерброд набор из двух хлебцев с ломтиками копченого мяса и сыра. Из прорези между двумя половинками электрического устройства то и дело вырывались струйки дымка и крохотные искорки. Это хлебные крошки сгорали на раскаленной спирали дотла, распространяя манящий запах поджаренной корочки.

– О, муза муз! – трагическим тоном с подвыванием продолжал вошедший. – Нет зрелища смешней, чем завтрак сытых с вечера людей! Прямо на наших глазах они пожирают размороженные витамины и – что там еще в нашем меню? – ну, конечно же, консервированные белки! Утро нового дня, а в космосе ничего не изменилось: все та же кухня, все тот же завтрак, все то же надоевшее меню! Одно и то же! Навсегда!.. Вы только вдумайтесь в зловещий смысл этого слова: навсегда!

Астронавт не столько говорил, сколько пел, старательно пародируя речитатив героя-любовника классического театра. При этом правую руку он задрал как можно выше, старательно пародируя представление трагедии на сцене театра восемнадцатого века. Почему-то в те времена считалось, что герой-любовник может появляться на сцене только так – с задранной в небо рукой. Объяснялось это, скорее всего, тем, что в противном случае публике он показался бы слишком мелким в сравнении с масштабом готовых вот-вот обрушиться на его голову несчастий.

– А самое смешное заключается в том, что все то же меню остается неизменным на нашем столе не только по будням, но и…

Голос говорившего снизился до шепота:

– …по праздникам!

– Бен Моллиган! – представил только что появившегося астронавта командир корабля, – полиглот, дипломат, психолог. По совместительству – восходящая звезда наших кухонных посиделок! Мастер оригинального жанра!..

Он отставил чашку с кофе и принялся аплодировать. Жесты были подчеркнуто выразительными, скорее даже преувеличенными, но звуков овации никто не слышал. Разыгранный восторг оказался всего лишь крохотной пантомимой.

Сидящие за столом переглянулись и обменялись понимающими улыбками. Им не нужно было объяснять, что они вот-вот станут жертвами очередного розыгрыша и в очередной раз позволят себя надуть. Самое удивительное при этом заключалось в том, что на Бена никто никогда не сердился. От расплаты за розыгрыши его неизменно спасала подчеркнутая безобидность придуманных им кухонных мистификаций. Впрочем, никто не обижался на Бена еще и потому, что этот астронавт был чем-то вроде талисмана на корабле. Одно его присутствие разрешало едва ли не любые конфликты. В экспедициях, которые длились более полугода, это качество было на вес золота.

Скучная до тех пор утренняя беседа за столом оживилась. Все пытались угадать, кто же из них на этот раз станет жертвой очередного подвоха. Чаще всего определить это заранее было невозможно. Никто не смог бы прочитать в глазах Бена ничего, кроме правдоподобной невинности и подкупающей искренности. Взгляд его, как всегда, оставался серьезным.