Елена Асеева - Лан-Эа, властитель небес. Том второй

Из слуг ноне за столом находились, не говоря о халупниках велесвановцев Туви и Хшоне, лишь Наэль и Нурсиз, Янь-ди прабха отослал. Так как, предпочитая его иным своим челядинам, старался укрыть от гнева Ананта Дэви. Поелику, в последний раз пребывания сурьевича на Пятнистом Острожке, Янь-ди не удачно вклинился в спор. Кой состоялся между Камалом Джаганатхом и Ковин Купав Куном и касался, с очевидностью меня, посоветовав им осведомиться о моем мнении и лишь опосля принимать какое-либо решение. Это, так молвить, вклинивание в разговор вызвало не только в Чё-Линге гнев (который стоил Янь-ди долгим сроком отсутствия в чертогах по причине полученных побоев), но и в Камале Джаганатхе, оный уведомил челядина, что в следующий раз просто отправит его на переплавку, как испорченный материал. Так как все прислуживающие Ананта Дэви существа, создания подчинялись ему безоговорочно, и лишь некие (в том числе главный дхисадж и, как я понимаю, Арун Гиридхари) могли вступать с ним в спор, тем паче давать советы. С тех самых пор Ларса-Уту старался всяк раз отослать Янь-ди коль мы втроем (считая Ковин Купав Куна) кушали в его чертогах, тем самым боясь потревожить главного дхисаджа, также в том предупреждении поддержавшего сурьевича.

Сегодня за столом ощущалось напряжение, которое привез с собой Ананта Дэви. Потому почти не говорилось и не елось. Кушали всего-навсе прабха и сурьевич. Арун Гиридхари притронулся лишь к каким-то фруктам, и даже, как я, почти ничего не пил, сделав, может, глоток или два из кубана с соком. Камал Джаганатх почасту поглядывал в мою сторону и неизменно, что-то шумно проигрывал своими ноздрями Туви, посему последний, отправляясь к столу, брал какое-либо небольшое блюдо с едой, и, принося ко мне, низко подергивая головой, предлагал искушать.

– Да, не буду я… Не хочу! Камал Джаганатх скажите ему, чтобы убрался, – сердито проронил я, когда халупник в очередной раз принес мне, то ли студня, то ли мясо под взваром, попытавшись даже пристроить удлиненную тарелку на, итак, переполненный поднос, парящий несколько правее меня, почитай над подлокотником кресла. И тотчас не столько даже Ананта Дэви, сколько Арун Гиридхари, что-то шумно дыхнул по велесвановски (нынче без птичьего напева и даже без однократной трели). И Туви, не мешкая, подцепив принесенную посуду одной рукой, качнул вниз свою уплощенно-узкую, удлиненную голову, завершающуюся длинным мягким хоботком, одновременно, согнув шею и качнув повислой кожей, образующей складки возле плеч, таким образом, изобразив поклон, да стал пятиться назад к столу. Обаче уже в следующий миг он развернулся к нему, и, пристроив тарелку на столешницу, снял с нее серебристый округлый ковш, с длинной ручкой, принявшись наливать в пустой кубан какой-то напиток. Наверно, выполняя ранее выданные сурьевичем распоряжения. Абы в ту же секунду негуснегести, опершись обеими руками об подлокотники кресла, больше напоминающие округлые валы, слегка подался от высокой его спинки вперед, и с тем выкинув в направлении Ананта Дэви руку, очень ласкательно произнес:

– Голубчик, прошу вас, успокойтесь. И не стоит ноньмо баловать себя явамадом и тем паче Праджапати.

– Сиречь я не смогу поведать нашему уникальному мальчику пошто мы сюдытка прибыли, – несогласно отозвался Ананта Дэви. Впрочем, таким виноватым тоном, что я пришел к выводу, он зачастую прислушивался к советам негуснегести, будучи в свой срок воспитанным им, тогда, когда еще взрослея, набирался собственных способностей. Понеже уже засим в его шумном дыхании высокая нить струны гуслей, молвленная по гиалоплазматически, почти не сопровождалась трелью птицы. А Туви налив явамада из ковша только в один кубан, торопливо подхватив его, ступил к креслу сурьевича, да, передав посуду хозяину, застыл подле подлокотника. И я понял, что в части меня Камал Джаганатх, все-таки, принял совет Аруна Гиридхари, потому протяжно фыркнув, сказал:

– А вот интересно… – да тут же осекся.

Осекся потому, как в одно время со мной заговорил амирнарх, спросивший:

– А, где Чё-Линг? – и также прервался, повернув в мою сторону голову и едва ею, качнув, тем давая возможность говорить мне. Впрочем, я, переведя на него взгляд, лишь кивнул в ответ, предоставляя сию возможность ему. И так мы опять замолчали, однако ненадолго, ибо засим в несостоявшийся разговор вмешался Ковин Купав Кун весьма авторитарно проронивший:

– Ваше великолепие, просим вас… Что вы хотели сказать, спросить? – и днесь сразу все, не только эти двое, но и Арун Гиридхари, Ларса-Уту, Камал Джаганатх воззрились на меня, несколько смутив. Впрочем, с тем сняв само волнение. Кое порой плескалось холодком на моей коже и, пожалуй, что в прахар полосах.