Лариса Хващевская - Последнее хокку. Сборник рассказов

– Вы уверены, что не заблудились? – мягко спросил он.

– Теперь уже не знаю. У меня иногда возникает странное ощущение ирреальности происходящего.

– Может, это какие-то знаки?

На Геннадии Михайловиче была темно-синяя бархатная куртка и кипельно белая рубашка. И он совсем не выглядел напуганным или удивленным.

– Не помните вы девяностые. Вот мистическое время было. Исчезали целые организации, вагоны, партийный кассы, люди. И никто ничему не удивлялся, – иронично добавил Геннадий Михайлович.

– Вы интересуетесь Японией? – Майко кивнула на миниатюру на стене и поставила чашку с чаем на стол.

– Бывал там. И не раз. Удивительная страна. Удивительные люди. Почти инопланетяне. Знаете, что больше всего изумляет?

– Их трудолюбие? Верность традициям?

– Их отношение к природе.

– Уважительное?

– Благодарное. Это несмотря на тайфуны, землетрясения и прочие катаклизмы. Благодарность за то, что в большинстве своем она ласкова.

– Да, – подхватила Майко. – А меня удивляет их способность созерцать. Не смотреть. Созерцать. Как удается сочетать новейшие технологии и внутреннюю неторопливость? И чуткость к красоте.

Майко, как всегда, когда говорила об интересующем ее предмете, увлеклась.

– Да. Особое отношение к красоте. Помните, эти странные русскому сознанию понятия: ханами – любование цветами, цукими – любование луной, юкими – любование снегом. При внешней суровости так много нежности, – видимо, Геннадий Михайлович тоже сел на любимого конька.

– А у нас при внешнем радушии так много жестокости.

– Но увы! Человек не волен выбирать страну, где родиться. Но он может, правда, может делать ее лучше.

– Согласна. Только не знаю, как, – Майко пожала плечами.

– Так, как поступаете вы. Честно делать свое дело. Жить по совести и в своем слое мира делать себя и других счастливыми.

– Так трудно быть счастливой, тем более делать счастливым кого-то, – грустно улыбнулась Майко. – Все время что-то мешает или чего-то не хватает.

Геннадий Михайлович достал с книжной полки явно старую книгу. Всю в закладках. Вернулся в кресло и раскрыл ее.

– Удивительно, но здесь ближе всего японцам по мироощущению оказался, пожалуй, самый русский писатель. Лев Николаевич Толстой. Хотите самый лучший рецепт счастья?

– Хочу, – улыбнулась Майко.

– «Радуйся на небо, – неторопливо начал читать Геннадий Михайлович, – на солнце, на звезды, на траву, на деревья, на животных, на людей. И блюди за тем, чтобы радость эта ничем не нарушалась. Нарушается эта радость, значит ты ошибся где-нибудь – ищи эту ошибку и исправляй».

– Все просто.

– Как и все гениальное.

– И как трудно это сделать.

– Как и все гениальное. Чувствуете? Если ты не счастлив, то виноват в этом сам. Люди привыкли искать виноватых в своих несчастьях. Обижаться на этот мир, презирать его за несовершенство. И стараться убежать, укрыться от него.

– Например, в виртуальном мире.

– Например, там, – внимательно посмотрел на нее Геннадий Михайлович. – Создавать искусственное, когда есть уже необыкновенно прекрасное. Самое прекрасное – реальная жизнь.

– Я поняла вас, – снова улыбнулась Майко, хотя взгляд Геннадия Михайловича снова поднял со дна души смутные, тревожные чувства. – Как же все-таки быть с издательством?

– Никак, – Геннадий Михайлович откинулся в кресле и положил ногу на ногу. – Отпустите эту ситуацию. Плывите по течению. Думаю, все само объяснится. И ничего не бойтесь, слышите? – Геннадий Михайлович взял Майко за руку. – Потому что в конце все будет хорошо.

– А если не хорошо, то это еще не конец, – закончила за него Майко.

Уже дома Майко сделала себе горячего чая с лимоном и, укрывшись пледом, села на диване. Ее лихорадило, но не от подхваченной простуды. Она просто кожей ощущала, что вокруг что-то происходит, но никак не могла потянуть за эту ниточку, которая позволила бы распутать клубок. Не выходило у нее из головы плачущее лицо девушки. Что же было ею сказано, что родило эти смутные предчувствия? Ямомотя пришел из кухни и бесцеремонно залез к Майко на колени. То, что ей пришлось убрать чашку в сторону, его совершенно не смущало. Потоптавшись немного, Ямомотя лег ей на ноги. Майко тут же захотелось сменить позу, но Ямомотя был мрачен, и она решила потерпеть.

– Что ты обижаешься? Ты же ел. Гела у себя дома. Что-то не так?

На морде Ямомоти явно читалось: «Оставь меня, старушка, я в печали». В коридоре послышались шаги, и Майко поняла, что про соседку она поторопилась. На пороге стояла Гела.