Владимир Черняев - Кто ты, человек? Сказание о Свете

затем вниз сошёл к воде,

следа не было нигде.

А пока те держат путь,

отвлечёмся на чуть-чуть:

здесь наверно в самый раз

о парнишке дать рассказ.

ГЛ. 3

1

Грюн из знатного был рода,

но не здешнего народа,

а из северных краёв,

и там княжестве своём

жил он жизнью беззаботной:

развлекался, кушал плотно,

бед и голода не зная,

что вокруг есть жизнь другая,

стоит только удалиться,

в мир крестьянский погрузиться,

то увидишь нищету,

неизвестную жизнь ту,

коей весь народ живёт,

что для них она не мёд;

сладко ж лишь живут князья.

Но однажды там, друзья,

появился странный дед:

с виду вроде много лет,

но глаза вот – молодые,

руки ж – старые, худые;

и в ногах давно нет прыти,

и волос седые нити

в жидких прядях заплелись;

и усердно уж взялись

рушить тело разны хвори.

Только с ними видно в ссоре,

сколько помнит себя, был,

так как жизнь тот дед любил.

А ещё любил цветы.

Этих детищ красоты

знал он тысячу названий:

для души, и для желаний,

от болезней и от бед,

знал цветов все тайны дед.

Знал уход, посадок срок,

как подкормку сделать впрок,

где сажать их, в какой почве,

как полить, рыхлить и прочее.

В общем мастером был тут,

и любил свой этот труд,

вообще в земле возиться.

И он смог определиться

там садовником при доме.

И ещё считалось в норме,

что он нянькой во дворе

должен быть всей детворе.

И для Грюна стал он другом

не в пример дворовым слугам.

Дед мальчишке полюбился,

потому и очутился

скоро в милости господ,

да и весь простой народ

на него не ведал зла,

но с ним тайна в дом вошла.

2

Незаметно, день за днём,

в тайном замысле своём,

отступаясь, затем вновь,

состраданье и любовь

ко всем бедным, честным людям

стал воспитывать он в Грюне,

чтоб жалел тот, свой народ.

Незаметно для господ

старик делал своё дело,

и парнишка вырос смелым,

понимая, что к чуму;

но как дальше жить ему,

он ответ найти не мог,

только случай вдруг помог.

Лето жарким, знойным было,

солнце всё испепелило,

урожай погиб в тот год,

голод страшный, ждал народ.

Где и так была нужда,

навалилась вдруг беда:

нечего в оброк то сдать.

И людей чтоб запугать,

чтоб собрать оброк весь в раз,

князь такой даёт указ:

«Кто не сдаст сполна и в срок

установленный оброк,

кто надумает скрывать,

тех схватить, четвертовать».

И ещё для устрашенья,

велит строить сооружение,

где вершиться будут казни,

смерти лютой жуткий праздник,

где, как символ власти страха

возвышаться будет плаха.

Но, по-видимому, князь,

людской смерти, с жизнью связь,

во всей сути не постиг,

цели этим не достиг.

Запугать, как не пытался,

все ж богатств не досчитался.

И по истеченье срока,

вновь он сборщиков оброка,

посылает по всем сёлам.

А по лицам невесёлым,

даже верных своих слуг,

князь надменный понял вдруг,

что вершит несправедливость;

проявить же к людям милость,

все же он не смог решиться,

и подумал: «Пусть свершится,

что положил здесь им бог».

Он своё терять не мог.

3

Не прошло ещё и дня,

а по сёлам, деревням

прокатилось уж известье,

что доставлен был в поместье

недоимщик дед Лука;

у него нашлась мука,

хоть оброк был сдан не весь.

И промчалась следом весть,

что казнят уж утром вроде,

да при всём честном народе,

показать чтоб людям власть.

И на утро собралась

люда всякого толпа,

у помоста и столба,

где уж был привязан дед.

Он стоял, угрюм и сед,

в никуда казалось глядя,

не вникая, чего ради

собирается здесь люд,

что сейчас свершится суд,

чем страшна его вина,

и что жизнь всего одна,

что ему в ней места нет,

что, проживши столько лет,

заклеймён вдруг званьем вора.

Он не чувствовал позора,

не надеялся на милость -

знать была необходимость,

чтоб сокрыть муку посметь,

просто, чтоб не помереть.

Дед конечно понимал:

если б всё в оброк он сдал,

до весны б уже не дожил,

с голодухи б кости сложил.

А раз скрыть не получилось,

зачем ждать от князя милость.

Так он думал, рассуждал,

а народ стоял и ждал.

Но вот прибыли сюда

исполнители суда,

и взялись вершить свой суд.

Но потом свершилось тут,

то, чего сам князь не ждал:

в толпе кто-то зарыдал,

зачитали приговор,

дед в нем признан был как вор,