– Проснулся, – сообщил Рамзес, увидев, что я разглядываю его белый халат.
– И слава богу, – послышался голос Юры.
Я повернул голову: Рывчин сидел у стола и штудировал мои записи. «Никогда не отличался тактом, – с неудовольствием подумал я. – Когда он успел вернуться из города? Ведь уехал на праздники. Неужели я провалялся без памяти двое суток?!» Сразу вспомнилось – горящая планета, точки-бактерии, боль и что-то еще…
– Число, – сказал я.
– Молодой человек, – пояснил Юра Рамзесу, – желает знать, какой нынче год. Он воображает, что проснулся в двадцать втором веке.
Рамзес Второй растолковал мне, что к чему, своим густым и скрежещущим, как поезд на тормозах, басом:
– Ты проспал два часа. Я дал тебе кое-что выпить. У тебя болела голова. Тебя привел Абалакин. Ты переутомился. Много работаешь. Я за тебя возьмусь. Каждый вечер – прогулки. Утром – холодный душ и обтирания. А сейчас спи.
Я хотел было сказать, что чувствую себя, как никогда бодро, но Юра подмигнул мне, кивнул на подушку, и я послушно закрыл глаза.
– Все в порядке, – сказал Юра. – Вали отсюда.
Я открыл глаза, когда хлопнула дверь.
– Откуда ты взялся? – спросил я.
– Из города, естественно. Надоело… Валера хоть бы что, а меня джаз изводит. В общем, сбежал. Ключ свой забыл у Валеры, пришлось идти сюда. Прихожу – тебя нет, лежат тетради, я человек любопытный, ознакомился. А тут вваливается Рамзес, тащит тебя. Говорит – нервное переутомление. Я себе думаю: с чего бы это? Ну ладно, – оборвал он себя, и взгляд его неожиданно стал жестким. – Что случилось у телескопа? Что ты там увидел?
– Какая разница? – сказал я. Вспоминать не хотелось. После случившегося – может, кончилась моя способность? Об этом я думал, этого боялся. Не до объяснений.
– Не хочешь, не надо, – миролюбиво сказал Юра. – Тогда я сам скажу. Все, что у тебя тут написано, полная чепуха. Для фантастики не фантастично, для науки – антинаучно. Ты ищешь объяснений, а сам толком не установил – может, это вообще галлюцинации? К примеру… Вспомни-ка одно из э… видений и попробуй в нем что-нибудь изменить. Мысленно. Если это всего лишь плод воображения… Ты слушаешь?
Я слушал. Я представил себе диск-звездолет на фоне зеленой планеты. Попробовал пристроить к диску ходовую рубку, как на атомном ледоколе. Не получилось. Я четко видел сероватый диск, тусклое пламя, сквозь которое мог даже разглядеть контуры материка с желтой береговой полосой. А рубка расплывалась, исчезала, едва только я переставал о ней думать.
«Доказательство, – подумал я. – Какое это, к черту, доказательство? Для кого оно? Для шефа или для психиатра? Мало ли что я могу себе мысленно представить, а что – нет?»
Я начал вспоминать все звезды подряд, воображал их иными, и мне это не удавалось. Я видел то, что видел, и помнил только то, что помнил, – не больше и не меньше.
– Не можешь? – спросил Юра и сел на кровать, я почувствовал, как застонали пружины. – Это уже хорошо. А теперь попробуй представить себе планету около Новой Хейли. Попытайся разглядеть новые подробности, каких ты не увидел или не заметил, когда смотрел в телескоп. Смотри и описывай. Ищи новое.
Юра говорил как гипнотизер – внушительно и, по-моему, не своим голосом. Новое. Я вгляделся в картинку и почувствовал, как опять появляется боль. Будто нарастающая волна цунами – нужно остановить ее. Вот она медленно опадает. Стихла. Но в какое-то мгновение, когда волна уже перевалила через береговой волнорез, будто именно боль прорвала плотину. Я понесся еще ближе к планете, к какой-то точке на границе света и ночи. Это был город. Он раскинулся как спрут: улицы-щупальца, дома – шпили с длинными четкими тенями. Город не горел, но вокруг него все дымилось, над домами и площадями редкими зеленоватыми пятнами неслись клубы полупрозрачного дыма и облачка пламени. Город выглядел вымершим, но в то короткое мгновение, когда я увидел его, я просто не мог различить движения. Главное – это был город, настоящий город, чужой город.
– Ну что? – нетерпеливо спросил Юра.
– Как будто город, – неуверенно ответил я. – Дома, улицы. А может, показалось. Раньше я ничего такого не видел. Или не обращал внимания. Запомнил механически. Я больше смотрел на пожары…
«Разговорился, – подумал я. – Зачем я все это рассказываю? Сейчас наш Юра глубокомысленно нахмурит брови, посидит минут пять и родит мышь. Совершенно ясно. Потому что в сознании у него, как, впрочем, и у меня сидит одна мысль – невозможно. Никто никогда не видел звезд вблизи, этого не допускают физические законы».
Читать дальше