Он пошел к пульту, заговорил с Юрой – я для него не существовал. Я представил, как он приносит Ларисе добытую с неба звезду и ждет согласия. Конечно, он его получит. И тогда Саморуков начисто забудет о Ларисе, потому что никогда не вспоминает о работе, которая закончена, о цели, которая достигнута. Неужели Лариса не понимает этого?
– Вы еще здесь, Луговской? – шеф поднял голову от пульта. – Идите, идите. Вернетесь через неделю. До свиданья.
Никуда я не поехал. Проснулся поздно, с головной болью. Перед глазами стояла Новая Хейли, диск-звездолет, казавшийся золотистым в свете звезды. Что в нем? Люди, такие, как я? Или надежно запрограммированные механизмы? Для чего сеть? Сеть ли это? Аналогии, аналогии… Неуместные, ненужные. Тому, что я видел, нет названия в земном языке, а ИХ речи я никогда не услышу. И что бы я ни придумал по этому поводу, все будет неверно и глупо.
Я оделся и пошел на работу, старательно обходя стороной места, где мог встретить шефа, – как страус, прячущий голову в песок.
Погода была мерзкая – Медвежье Ухо, подобно сгорбленному атланту, подпирало темно-серый купол, и купол этот медленно оседал на землю белыми хлопьями первого мокрого снега. У входа в лабораторный корпус стояла Лариса, мокрая как цыпленок.
– Жду тебя, – сказала она, не здороваясь.
Я оглянулся, мне почему-то показалось, что позади маячит фигура Саморукова и слова эти обращены к нему.
– Людочка простудилась в дороге, – сказала Лариса. – Ночью был жар. А теперь она хочет сказку.
– Вот и стал я народным сказителем, – вздохнул я.
Людочка лежала в постели, закутанная по самые уши. Увидев меня, она достала из-под одеяла руки, потянулась и тоненьким голоском сказала:
– Папка пришел…
Я посмотрел на Ларису. Людочкины слова я воспринял как часть какой-то игры. Лариса стала пунцовой. Наклонившись над кроваткой, она торопливо сказала:
– Доченька, дядя Костя сейчас расскажет тебе сказку…
Я начал рассказывать про паучка, плетущего свои сети. Огромные сети, которые он расставляет на главной звездной дороге – Млечном Пути. Большие и маленькие звезды спешат по своим звездным делам, а на пути вдруг вырастает сеть, звезды попадают в нее, потому что они не привыкли сворачивать с пути. И тогда на них нападает паук. Пауком управляют люди, почти такие, как мы. Они набирают звездную энергию, чтобы дать жизнь своей планете, чтобы могли двигаться поезда, летать самолеты, светить фонари в ночных городах.
– Ты видел паучка? – с уважением и страхом спросила Людочка. Она привстала в постели и смотрела на меня, как на Илью Муромца.
– Видел. Звезды большие, а паучок маленький и золотистый.
– Поймай его. Я тоже хочу посмотреть. Ладно, папка?
Опять! Лариса стояла в дверях, она все слышала, и лицо ее болезненно скривилось.
– Спи, Людочка, – сказал я. – Спи и поправляйся. А я пойду охотиться…
На работу решил не идти. Отдыхать я могу на законном основании – не все ли равно уважаемому шефу, где я буду поправлять свое здоровье?
Но все шло вкривь и вкось в этот день. Единственное место, где я решительно не хотел бы встретиться с Саморуковым, это вход в дом Ларисы. Столкнулись мы в подъезде, и оба опешили от неожиданности.
– Что вы здесь делаете, Луговской? – довольно спокойно начал шеф и облокотился о косяк. Он не собирался ни пропускать меня на улицу, ни входить в дом. – Автобус в город ушел, а я привык, чтобы мои распоряжения выполнялись.
– Мне нечего делать в городе, – хмуро сказал я.
– А здесь у вас есть дело? Здесь обсерватория, а не клуб любителей фантастики.
Настала моя очередь удивляться. Что он хотел сказать?
– Я отобрал у Рывчина ваш опус, – объяснил Саморуков. – Любопытно изложено, но ваше незнание астрономии выдает вас с головой. Ваш литературный талант может найти себе лучшее применение, чем в нашей обсерватории. Во всяком случае, в моей лаборатории вы больше не работаете.
Тремя прыжками Саморуков взбежал на второй этаж, и я услышал звонок. Потом тихие голоса и щелчок английского замка. Я стоял у дома под снегом и отлично понимал, как чувствует себя побитая собака.
Хорошо, однако, быть начальником. Понравился человек – пригласил работать. Не сработались – до свиданья. Я побрел домой. На западе небо посветлело, а у самого горизонта между серостью земли и серостью неба будто вонзили клинок – узкая полоска глубокой сини рвалась и стремилась разлиться рекой, затопить сначала Медвежье Ухо, а потом и все, что пониже.
Читать дальше