Джи Майк - Почтальон

«Сандро, дорогой, как ты? Глория уже совсем взрослая и так похожа на тебя. Ей вчера сделал предложение Диего Альварес, помнишь, внук старого Хозе, мясника. Она просит твоего благословения. Пиши обязательно. Скучаем по тебе, ждём. Твоя Долорес».

«Дойл, милый, крепись. Вчера утром мама не проснулась, её больше нет с нами. Во вторник похороны. Гейл».

«Здравствуй, Серёжа. Ты просил не писать так часто, но я ничего не могу с собой поделать. Не знаю, как жить без тебя. Не знаю, как выдержать ещё четыре года. Не знаю. Прошу тебя, напиши. Скажи, что помнишь, скажи хоть что-нибудь. Лена».

Сеанс связи длится два часа. В особых случаях — на пять минут дольше. В экстренных — на десять. На большее мы не способны — доктора говорят, что ещё пять минут, и для меня сеанс может закончиться фатально. Или для Отто. Или для нас обоих.

Сеансы проходят еженедельно. Пятьдесят два раза в году. Пятьсот двадцать — за десятилетие. Это для тех из нас, кто дотягивает до десятилетнего стажа. Таких ничтожно мало, почтальоны долго не работают. Да и не живут долго.

У нас с Отто стаж семилетний. Семь лет с тех пор, как мы впервые услышали друг друга и образовали пару. Отто… Мой двойник. Отражение в зеркале. Телефонная трубка на другом конце линии. Самый близкий мне человек. Которого я никогда не видел.

Мне двадцать восемь, но я зачастую чувствую себя глубоким старцем — каждый сеанс вычерпывает ресурсы организма, опустошает его.

В перерывах между сеансами я восстанавливаюсь. Лучшие лекарства, лучшие врачи, санатории, пансионаты. Я могу себе это позволить — оплата за каждое письмо такова, что я могу позволить себе почти всё, что пожелаю.

Там, где Отто, пансионатов и санаториев нет. Зато там есть землетрясения, извержения вулканов, ураганы и цунами. Ещё есть аборигены, у которых за честь почитается кого-нибудь зарезать. Или, на худой конец, удавить. И лучше не своего, а чужака, хотя своего тоже довольно почётно. Так что Отто приходится восстанавливаться по-варварски — шнапс в слоновьих дозах, травка. Девочка из местных, ребята заботятся, чтобы найти ему не самую страшную.

Первую половину сеанса передаю я, Отто принимает. Вторую половину — наоборот. И я повторяю за ним, лихорадочно выхватывая из пространства слова, складывая их во фразы и сбрасывая на диктофон.

«Долорес, пусть наша дочь будет счастлива, благословляю её. Я вернусь, я обязательно вернусь. Четыре года всего осталось. Сандро».

«Гейл, сестрёнка. Бедная мама. Мир праху её. Какая же я сволочь. Дойл».

«Лена, прекрати тратить деньги на дурацкие послания. Я жив, здоров, чего и тебе желаю. Сергей».

— Иван, брат. Я не могу больше, не выдержу. В конце концов, это несправедливо.

Я знаю, что несправедливо. Контрактникам осталось четыре года. Три — на Пальмире, и один уйдёт на обратный путь. Они вернутся молодыми и обеспеченными. Отто не вернётся. А если вернётся, то инвалидом. Выпотрошенным ментально и физически старым склеротиком.

— Крепись, дружище. Крепись, Отто, брат.

Я отключаюсь. В перерывах между сеансами мы можем себе позволить двухминутное общение. Максимум — трёх, иначе сгорим.

— Здравствуйте, Иван, — лицо девушки на экране видеофона кажется осунувшимся. Смотрит устало, под глазами круги. Красивой её, пожалуй, не назовёшь, но симпатичной — на все сто, и даже видимое недомогание её не портит. Девушку я помню, она пользуется услугами почтальона не впервой и заплатила за письма внушительную сумму.

— Здравствуйте, — говорю я. — Подождите секунду.

Нахожу в базе данных письмо.

«Лена, прекрати тратить деньги на дурацкие послания. Я жив, здоров, чего и тебе желаю. Сергей», — бесстрастно зачитываю я.

Отсутствие эмоций — профессиональное качество почтальона. Через меня проходит столько страданий и человеческих трагедий, что, начни я соучаствовать или хотя бы сопереживать — меня и на полгода не хватит.

Лицо девушки на экране стремительно краснеет, в глазах набухают слёзы.

— С-спасибо, — запинаясь, говорит она. — Э-это всё?

— Да, — подтверждаю я. — Всё. И, если позволите… Это не моё дело, конечно…

Я сам не знаю, зачем ввязываюсь. Профессионал хренов. «Заткнись, болван, — пытаюсь я осадить себя, — это действительно тебя не касается».

— Ваш адресат прав, вы на самом деле слишком много тратите на письма, — заканчиваю я помимо собственной воли. — Оно не стоит того. Извините.

Девушка отключается, но, не успеваю я обматерить себя за слоновью толстокожесть, внезапно появляется вновь. Она пытается сдержать слёзы, но предательские тонкие ручейки всё же прорисовывают две кривых от глаз до подбородка.