Виталий Забирко: Побег

- Как мать родила, так в последний раз и мыла, - поморщившись, пробормотал Кирилл. - Правильно я говорю?

Микчу поднял осоловелые, навыкате глаза и медленно моргнул. Затем, все так же тяжело дыша, вытер лицо лохмотьями своей рясы.

- Чего?

- Чего, чего... Заладили, то один, то второй. Весишь ты, спрашиваю, сколько? Чего!

Микчу замялся, плечом снял каплю пота, висевшую на ухе.

- Не помяну... Давне бьило каки-то. - Он внимательно посмотрел на Кирилла. - А чего?

- Воняет от тебя, монах, как от тонны...

- Чего?

- Дерьма, вот чего!

Микчу неуверенно заулыбался - он не понял. Да и откуда ему понять, жил-то небось в веке пятнадцатом-шестнадцатом, еще до метрической системы мер и весов.

- У тебя закурить есть?

- Розигришь, да? - недоверчиво спросил Микчу.

- А!.. Кой там розыгрыш. Курить хочу - сил нет. - Кирилл отчаянно потянулся, зевнул и сел. - Жрать бы уже скорее давали, что ли...

- Тебе прямо в Головомойку не терпится, - насмешливо проговорил кто-то над самым ухом. Кирилл недовольно поднял глаза и увидел перед собой Энтони. "Старичка" Энтони, седого старого негра, выдернутого смержами с Земли бог знает какого года одним из первых (разумеется из людей - пины тут были уже до того) и брошенного сюда, в этот лагерь, в эту дробилку человеческих душ, нечеловеческую круговерть. Он жил в лагере дольше всех, знал о нем больше всех, его одежда давно обветшала, износилась, и теперь на нем было лишь только какое-то подобие набедренной повязки, но, тем не менее, он, в отличие от многих, не потерял себя, не ушел в себя, не закопался, как страус, в самом себе, а смог собрать, сплотить, как-то организовать этот разноплеменный, выуженный смержами из разных веков Земли человеческий экстракт, и, можно сказать, что только благодаря ему, его уму, его организаторским способностям, его активной инициативе, наконец, просто его природной доброте и человечности, чудом уцелевшим в столь нечеловеческих условиях, люди в лагере еще не потеряли способность быть людьми.

- Здравствуй, Кирилл, - поздоровался Энтони и сел на мох рядом с ним.

Кирилл кивнул.

- Ты что-то в последнее время осунулся, даже здороваться перестал. Ночью как спишь?

Кирилл вздохнул и принялся ладонями растирать задубевшее от дремы лицо.

- А никак я не сплю, - пробурчал он. - Вечером вроде бы засну, а ночью как кто толкнет - просыпаюсь, а в середке что-то сосет, сосет... Просто невмоготу. И курить страшно хочется, словно вчера бросил, а не черт знает когда.

Энтони помолчал, покивал головой.

- Это бывает, - успокаивающе сказал он. - Мне самому как-то целую неделю запах фиалок мерещился. В бараке - пахнет, в Головомойке сижу, читаю, так кажется, что все папирусные и пергаментные свитки нарочно пропитаны ароматическими маслами - до того разит. И не поймешь, то ли от запаха голова трещит, то ли от того, что из нее все высасывают... Представляешь, даже в сортире мне фиалками благоухало!

Энтони явно пытался поднять у Кирилла настроение, и Кирилл кисло улыбнулся.

Микчу пододвинулся к ним поближе и принялся просительно заглядывать в глаза то Энтони, то Кириллу. Он определенно хотел что-то сказать.

- Ну? - сумрачно буркнул ему Кирилл.

- Чой-то я видел счас, а?! - смакуя, протянул Микчу трясущимися мясистыми губами. Чувствовалось, что его просто распирает от этой новости.

- Лохань с водой и мылом, - неразборчиво буркнул Кирилл и, демонстративно сморщив нос, отпрянул от Микчу.

- Не, правда! - выдохнул Микчу и, еще больше подавшись вперед, доверительно зашептал: - Вы знайоте, чьому смержи распустили нас усех? А я вот знайу!..

Кирилл только хмыкнул и передернул плечами.

- Ха! - Толстое лицо Микчу расплылось в самодовольной улыбке. Таме, у углу, иде смерды растят новине бьяраке, новинькие явились. Зеленавы таки, главы треуглавы, глазы - бусины, а за глазами уси длинны и усе бегайут. А первы лапы длинны, много разов сломаны и усе како пилы с зубами!

Микчу говорил сочно, брызгая слюной, выкатив глаза, - где не помогали бедный словарный запас и устрашающая интонация, пробел восполняли живописная мимика и жестикуляция.

- Ага, - умно кивая головой подтвердил Кирилл. - А заглястцы жигурить димножил?

Микчу осекся, недоуменно захлопал жидкими ресницами.

- Чего?

- Жигурить, спрашиваю, димножил?

- Перестань, - осадил Кирилла Энтони. - Шуточки твои сейчас совсем не к месту...

Непонятно почему Энтони вдруг разволновался, даже лицо посерело. Он приподнялся, повертел головой, нашел глазами пеструю куртку Льоша и громко позвал. Льош все еще сидел на корточках среди пинов и оживленно пересвистывался с ними. Махнув Энтони рукой, чтобы немного подождал, Льош еще минуты две попересвистывался и только затем встал. Пины что-то просвистели ему на прощание, он коротко кивнул и направился к Энтони.