Александр Уваров - Бардо дождя

© Александр Уваров, 2019

ISBN 978-5-0050-9309-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Провода перепутаны.

Я не вижу пола, стен. Потолок скошен. По нему течёт небо. Медленной бело-серой патокой стекает на дальний край города.

«Не надо моргать»

Придирается. Отчего так? Я вовсе не моргаю.

«Признаки в ощущениях таковы»

Предписание.

Сего дня, двадцать первого сентября две тысячи сто девяносто шестого года прежнего счисления, он же тридцать второй год Свободы и Смирения, мобильной службе Комитета воздаяния предписывается произвести оперативное изъятие гражданина конфедеративного округа 37 свободной территории Реутов-6, биоединицу уровня 0-0-22:

– Стейн Тимофей

Причина: терминальное состояние.

Время фиксации: 21 – 09 – 32 Свободы и Смирения, 22 часа 06 минут.

Начало акции изъятия (заполнять строго от руки! за личной подписью начальника мобильной группы!): 22 часа 32 минуты

Решения о проведении санации будет принято дополнительно капитаном Комитета уважаемым Гуром Борисси по представлению рабочей группы.

Внимание! Материалы оперативной разработки привлечённых агентов в рамках оперативной акции «Терминал-1» не подлежат общему учёту в канцелярии Комитета.

Хранение в особом режиме!

Уровень 0-0-22. Биоактивность понижена. Состояние «Нигредо».

Двадцать два. Сумма – четыре.

Цифровое обозначение смерти.

Настойчивая фиксация на образах распада, ухода, небытия.

Холод. Сухо-горький вкус земли, мучительно тянущий желудок на выверт.

Монстры, чудовища, нежить.

Некорректируемое депрессивное состояние.

Ноль – на первом уровне. Отсутствие социальной мотивации.

Ноль – на втором уровне. Отсутствие социальной активности.

На третьем уровне – двадцать два. Шелестят бумажные розы.

Стейн, это приговор. Правда, Тима?

– Вам известна причина вашего ареста?

Старая, добрая, тёплая на ощупь бумага. Так давно не прикасался к ней! Пластик холодный, полимер холодный, всегда холодный – когда бы ни коснулся его.

Всегда, чёрт бы его драл! Всегда!

Мычу, киваю в ответ.

– Я слишком печален. Так, кажется?

Офицер улыбается.

– Так, друг мой. Так. У нас мало времени. Мало, потому что вы очень печальны.

К делу?

– К делу! Лекарства вам давали? Укол?

Киваю в ответ. Возвращаю копию предписания.

Отчего отпечатали его на бумаге? Такая расточительность… Такая честь для простого «аута» получить такое роскошное, бумажное, с печатью Комитета – в распоряжение. Хотя бы на три минуты.

И сколько времени потратили на меня добрые санитары!

– Ещё обследование…

Поёживаюсь. Зябко. Отобрали одежду. Да, так себе одёжка была. Потёртые полимерные брюки. Серо-стального цвета. Красная, из лаковой бумаги, накидка – подарок благотворителей.

– У вас долг? И проблемы в личной жизни?

У меня нет проблем в личной жизни. У меня нет личной жизни.

Теперь без одежды. Не считать же одеждой бледно-зелёный больничный мешок из прорезиненной ткани, что набросили на меня комитетские санитары.

Улыбаюсь.

– У меня проблем уже нет. Проблемы кончились.

Офицер улыбается.

– Мы в курсе, Тимофей. Социальная ангезия с летальным исходом. Печальный результат психологической травмы…

Мужичок приторно-интеллигентского, прямо-таки вызывающе профессорского вида (синяя академическая мантия, золотистая налобная повязка, просветный ридер сжимает длинными свечными пальчиками, бородка – как положено, торчком и спутанная) сидит в уголке кабинета.

Тихо сидит, но быстрыми глазаками сверкает в мою сторону.

А тут он голос подаёт. Хихикает. И не как-то робко, тихо, в кулачок. Очень даже громко. Потом прыскает, слюной обмочив поднесённый ко рту кулачок.

– Ангедония! Ха! Вот этот случай! Он не испытывал удовольствия от варки в котле нашего дегенеративного социума! Какой редкий случай!

И снова: «хи-хи-хи!»

По хозяйски себя ведёт. Я сразу это почувствовал. Сидит вроде и незаметно, но ведёт себя…

Кто такой? Что забыл этот огрызок образованский в комитетском кабинете? Зачем к капитану заглянул?

Не из любопытства же. По мою душу… Собирает материалы для очередного доклада?

Может, и собирает. Но стали бы гада такого в Комитете принимать. И двери перед ним открывать. И навытяжку…

И представить себе не мог, что можно сидеть навытяжку. А капитан вот сидит. Перед «профессором» худосочным тянется (я сразу странного мужичка стал мысленно называть профессором… ошибся, конечно… кто ж первому взгляду верит!)